Архив категории «Проза»

Ельчанка (Пьеса для чтения)

Автор: Вячеслав  Душичкин (г. Елец)

Ельчанка

Пьеса для чтения

Кабинет заведующего хирургическим отделением и предбанник для посетителей. В кабинете врач Сергей Сергеевич и старшая сестра т. Паша.

Сергей Сергеевич. Тетя Паша, голубушка, сейчас обеденный перерыв! Вы можете пойти к себе и отдохнуть, а кофе я вполне могу сварить себе сам!

Т.Паша. Сергей Сергеевич! Я в этой больнице уже 40 лет.… И для больных я тетя Паша. А для Вас, завхирургическим отделением, я – Прасковья Даниловна! И в свой обеденный перерыв я могу заниматься чем угодно! Сейчас мне угодно сварить вам кофе.… А вы сам, Сергей Сергеевич, можете заварить только растворимый суррогат!

Звонит телефон. Т.Паша снимает трубку.

В предбаннике, крохотной приемной появляется Варя, вешает на ручку двери зонт, поправляет волосы, стучит в дверь.

Сергей Сергеевич. Да, да! Входите! (встает из-за стола и быстро идет навстречу) Варя, здравствуйте!

Варя. Здравствуйте, Сергей Сергеевич!

С.С. Варя, я вас попросил зайти ко мне, что бы дать вам вот это лекарство. (Достает из кармана халата) Варя, оно очень эффективное и обязательно вам поможет. Как только почувствуете хотя бы небольшое недомогание, выпейте одну таблетку, а если, не дай Бог, начнется приступ, выпейте сразу 3 таблетки! Не больше, но и не меньше! Три таблетки!

Варя. Спасибо, Сергей Сергеевич! Это, наверное, очень дорогое лекарство? Сколько я вам должна? (Открывает сумочку)

С.С. Нет, нет Варя, вы ничего нам не должны. Это лекарство мы получили из-за границы по линии гуманитарной помощи. Я ваш врач, и обязан вас лечить!

Варя. Вы обязательно меня вылечите, Сергей Сергеевич!

С.С. Как вы сейчас себя чувствуете дома?

Варя. Все хорошо, Сергей Сергеевич! Я пью ваше лекарство и уже начала посещать лекции в университете. Внизу меня ждет подружка, у нас сейчас зачет по литературе. Извините, Сергей Сергеевич, я должна идти…

С.С. Варя, какой университет, какой зачет? Я же просил вас взять академический отпуск, дал вам справку… Вы должны как минимум полгода отдохнуть. Сейчас вам нужен полный покой и хороший домашний уход. В любую минуту приступ может повториться и вы вновь окажитесь на больничной койке!

Варя. Извините, Сергей Сергеевич, простите меня, я должна бежать! До свидания Сергей Сергеевич! ( Варя убегает, забыв взять зонт и закрыть дверь.)

С.С. До свидания…

Тетя Паша опустила телефонную трубку, которую на протяжении всего разговора молча держала у уха. Вплотную подходит к Сергею Сергеевичу.

Т.Паша. Что вы делаете, Сергей Сергеевич?

С.С. Тетя Паша, оставьте меня в покое!

С.С. начинает нервно ходить по кабинету. В это время Варя возвращается за забытым зонтом и становится невольным, невидимым свидетелем разговора.

Т. Паша. (Кричит) Я вам не тетя, а Прасковья Даниловна!

Сережа, у вас прекрасная жена, две дочки, а вы тратите огромные деньги на лекарство девочке, которой невозможно уже помочь!

С.С. Тетя Паша, я люблю её…

Т. Паша. Серёженька, ей уже ничего не поможет! Ни ваши деньги, ни ваша любовь. Она обречена. А вы погубите и себя и свою семью.

С.С. Тетя Паша, это моя жизнь!

Т. Паша. Нет, Сергей Сергеевич, вы живете в Ельце и я не позволю вам это сделать! Вы варяг, Сережа, талантливый варяг. Вы пришелец, а ваша жена – ельчанка. Она – Писаревская! Её прадед построил эту больницу, дед и отец всю свою жизнь лечили в ней ельчан! Или вы сами скажете Варваре, что она смертельно больна или это сделаю я!

С.С. Прасковья Даниловна, поймите, не могу я ей сказать это! НЕ –МО-ГУ! За границей уже 2 года успешно оперируют таких больных…

Т. Паша. Сережа! За границей оперируют только миллионеров, эта операция стоит целое состояние и никому в России не достать таких денег! У вас друзья медики в Воронеже, Москве. Пошлите к ним на консультацию Варвару. Пусть они объяснят ей какой она болезнью болеет и что жить ей осталось сосем немного. Варюша тоже ельчанка и она должна знать правду о своем здоровье. Так будет лучше для всех!

Варя тихо взяла зонт и медленно побрела прочь от кабинета.

На улице её ждала подруга Аня.

Аня. Варька, где ты пропадала? Если я не сдам этот зачет – мне труба, ты же знаешь Катерину! Варька, что с тобой?

Варя. Аня, меня любит Сергей Сергеевич.

Аня. Варька… ну ты даешь!

Варя. Он дал мне таблетки…

Аня. Противозачаточные?

Варя. Я смертельно больна. Когда закончатся таблетки – я умру. У меня осталось максимум полгода.

Аня. Варька, он сам тебе это сказал, сам? Он ничего не перепутал? Варя ты меня слышишь? Что с тобой? Ой, Варька, тебя же нельзя оставлять одну, но у меня зачет… Слышишь? Иди домой, я к тебе вечером прибегу. Ой, мой автобус! Я побежала. Слышишь, иди домой, я скоро.

Варя отрешенно бредет за кулисы, медленно гаснет свет, раздается пронзительный визг тормозов автомобиля.

На сцене занавес. Перед ним молодой гаишник что-то пишет в блокнот, вокруг него бегает юнец в новорусском прикиде.

Юнец. Дождь, грязь, а тут эта дура сама бросилась под колеса. Шла, шла по тротуару и вдруг бросилась через дорогу. Я по сигналам, по тормозам, а она даже голову в мою сторону не повернула!

Гаишник. Ты с какой скоростью ехал гражданин водитель?

Юнец. Ну, 60, может 65.

Гаишник. На этом участке дороги ограничение до 40. Ты знак видел? Твою машину дважды развернуло и бросило на тротуар. Хорошо еще там в это время был один старик. А если бы там были дети? Или мать с ребенком на коляске? Кстати, что с девушкой и дедом? Они в больнице?

Юнец. Да с этой дуры не один волос не упал. Я умудрился объехать эту куклу, только обрызгал немного. А деда багажником цепанул, когда меня начало крутить. Я когда из машины выскочил, думал всё, кранты… Дед лежит, эта дура из-за которой я деда чуть не угробил, вопит как ненормальная… Я подскочил, за волосы ее от деда отволок, смотрю, а этот старый хрыч поднимается и на меня с кулаками…Я говорю, дедушка, вы что? Давайте я вас в больничку, или лучше домой отвезу.… Сую деньги, а он, гад, их в грязь бросил и ногой наступил! А потом эта кукла обняла его и они пошли. Дед только хромал немного.… Слушай, командир, я и так в этой истории пострадал. Давай порешаем вопрос по-человечески. Вот тебе две по полтысячи и закроем дело. Потерпевших нет, свидетелей не наблюдается…

Гаишник Ладно, давай. Но учти, если дед через день опомнится и накатает заяву…тебе все это обойдется гораздо дороже. Понял?

Юнец. Понял, командир, понял. Только он не накатает. Это, кажется, бывший учитель истории из первой школы.

Гаишник. Что? Что ты сказал, слизень? Ты чуть не угробил Борисыча? (Гаишник бросил на землю деньги и наступил ногой) Если ты, мразь, еще раз сядешь за руль, за тобой начнет охоту всё ГАИ Ельца, пока ты не за, незамахаешся платить штрафы. А сейчас садись в мою машину – едем к Григорию Борисовичу.

Комната в домике Григория Борисовича. Входят Варя и прихрамывающий Григорий Борисович.

Григорий Борисович. Вот здесь, Варенька, и проживает одинокий, всеми забытый старик

Варя. Какой же вы старик, Григорий Борисович? Вы очень даже привлекательный и симпатичный мужчина, который чуть не погиб из-за раззявы- девчонки.

Григорий Борисович. Варенька, я вам верю! Я действительно обаятельный и привлекательный для молоденьких девушек. Кстати, девушка, а мы с вами раньше не встречались? Как ваша фамилия и номер телефона?

Варя смеется, а Григорий Борисович вдруг посерьезнел, разволновался.

Григорий Борисович. Варя, Варя! Я старый дурак и осел! Как же я сразу не догадался? Варя, ваша фамилия – Борисова?

Варя. Да, Григорий Борисович, Борисова! Как вы узнали?

Г.Б. Варя – это Судьба! Я хочу сказать что встреча с Вами это подарок Судьбы, это мой последний шанс! Варенька, обещайте мне сделать то, о чем я вас попрошу. Где мои папиросы?

Варя подала папиросы, зажгла спичку. Григорий Борисович, я тоже знаю вашу фамилию и много слышала о вас, как о высокопорядочном человеке, безгранично любящем Елец. Знакомство с вами я тоже считаю подарком судьбы и поэтому, что бы вы не попросили, для вас я готова на все.

Тут раздается стук в дверь и голос: — Григорий Борисович! Григорий Борисович!

Г.Б. Входите, кого там черт принес!

Дверь открывается, входит Гаишник. Это я – Петька Болдырев. А принес меня тот черт, что вас на машине сбил. Вон он у калитки топчется. Не волнуйтесь, Григорий Борисович, я его уже за вас пару раз по физиономии съездил.

Г.Б. Петя, если бы вы действительно «съездили» его по физиономии, то он был бы в морге, а не у моей калитки! Или вы его так, по-стариковски за меня, чтобы не очень больно и следов не осталось? Что он делает у моей калитки, и какого черта ты приперся?

Гаишник. Григорий Борисович, давайте я помогу написать вам заявление, лишим этого чайника прав, вот и девушка свидетельница. Пусть он оплатит вам лечение и так сказать материальный и моральный ущерб. Бабок у его папаши немерено, вот пусть и расплачивается за своего недоумка.

Г.Б. Петька Болдырев–Балда. И это тебя я водил на Плющань, мерз с тобой у одного костра и ел из одного котелка? Если ты еще раз мне напомнишь про недоумка у калитки или помянешь это случай, я тебя выгоню вон!

Гаишник. Всё, Борисыч, всё, я понял. Я вот тут продуктов принес, фрукты разные и соки… Давайте деньги я сбегаю за лекарством. Я теперь каждый день заходить к вам буду, пока нога не заживет.

Г.Б. На! Купишь зеленку, два бинта и зайдешь к Зайцеву, скажешь для Григория Борисовича что-нибудь от сердца, он знает что дать. Ступай с глаз моих!

Гаишник оставляет пакет и уходит. Через 5 минут буду! Все будет хорошо!

Г.Б. Все будет хорошо! Теперь я тоже думаю, что всё будет хорошо! Это мой ученик, Варя! Двоечник был страшный и хулиган отпетый! Были у меня, Варя, и умники и умницы, да отучились, разлетелись по белу свету. Были и друзья. Да. Но у каждого свои заботы, за последние годы мы как-то отдалились друг от друга, и незаметно я остался один. Ни друзей, ни учеников. У меня Варя было два инфаркта, сердце как осиновый листок, дрожит, дрожит, того и гляди оторвется… Чувствую совсем мне немного осталось, а рядом нет духовного друга, нет ученика которому я могу передать свои знания о Ельце. Всю жизнь я, Варя, прожил в этом городе, всю жизнь не переставал меня поражать и удивлять Елец! Всю жизнь я пытался объять необъятное – познать Елец. Я, Варя, внимательно слежу за вашими публикациями в газете, вижу, что вас тоже волнует и интересует тема Ельца. Вам дан дар божий – умение ярко и точно излагать свои мысли на бумаге. Но вам не хватает знаний о Ельце, и я вам их дам! Вот в чем заключается моя просьба: выслушайте меня, запишите мои рассказы и напечатайте свою книгу — книгу о Ельце!

Варя в растерянности, она не знает что ответить.

— Ведь вы же ельчанка, Варя! Вы только вслушайтесь в это слово: ельчанка, ельчаночка…Это не москвичка, не тулячка и даже не ленинградка! Вы – ельчанка. А мы с вами вместе – ельчане! Дети Ельца. И это ко многому обязывает. Мне осталось немного, а у вас Варя, вся жизнь впереди. Вы молоды, красивы, умны. И в вашей власти наполнить смыслом последние дни жизни старика. Вы согласны, Варя? Варя, что с вами? О, господи, да у вас жар! Прилягте, прилягте на диван.

Варя. Григорий Борисович, я больна, там в моей сумочке лекарство. Мне нужно 3 таблетки.

Г.Б. Сейчас, сейчас! Я вас укрою, дам лекарство, согрею чаю. Это вы простудились, когда под дождем тащили меня домой.

Григорий Борисович укрывает Варю пледом, берет в руки ее сумочку, не решаясь открыть ставит ее на место, и бормоча «три таблетки, три таблетки» идет к шкафчику и выбирает лекарство.

— Аспирин – раз, анальгин – два, димедрол – три. Варя, вот ваши три таблетки. Пейте и постарайтесь уснуть.

Варя выпивает и засыпает. Г.Б. прихрамывая, но на цыпочках со стаканом в руке идет к письменному столу. Раздается стук в дверь « Григорий Борисович!»

Г.Б. Тише, не шуми! У Вари жар, она уснула. Давай лекарство. Какое тут сердечное?

Гаишник. Это пить, а это под язык.

Григорий Борисович выпивает одну таблетку, другую сует под язык. Слушай, Петр, Варю нельзя тревожить.

Гаишник. А может вызвать врача?

Г.Б. Я сказал её нельзя тревожить. Сходи к ней домой, скажи, что она у меня. Возможно, останется на ночь. Дай родителям мой телефон, пусть позвонят.

Гаишник. Григорий Борисович, а где она живет?

Г.Б. Откуда я знаю, где она живет? Кто мент, ты или я?

Гаишник. Я…

Г.Б. Так вот пойди и найди! О ней уже, наверное, волнуются. Иди, Петя, иди!

Гаишник. Скажите хоть её фамилию!

Г.Б. Борисова! Варвара Борисова!

В комнате предрассветный полумрак. Варя осторожно встает с дивана, медленно идет к столу, достает из сумочки лекарство, выпивает. Старинные часы на стене показывают 7 часов. Варя внимательно рассматривает их, открывает дверцу, что-то трогает и часы начинают бить. Варя испуганно закрывает дверцу и отходит в сторону. В комнате появляется Григорий Борисович.

Г.Б. Варенька, вас разбудили часы? Представляете, они лет 10 молчали, а теперь вдруг начали бить. Как вы себя чувствуете?

Варя. Все хорошо, Григорий Борисович. Доброе утро!

Г.Б. Доброе утро, Варенька, доброе утро! В это утро даже часы проснулись, они, Варенька начали отсчет нашего с вами нового времени. Идите умываться и сейчас будем завтракать, только представляете, в доме совсем нет хле6а. Только сухарики. Но я не могу, Варенька потчевать вас сухарями. Сейчас я принесу свежие, румяные, с хрустящей корочкой булочки. Тут недалеко от моего дома частная пекарня, чудо, а не хлеб пекут, особенно булочки. Сейчас, я мигом.

Варя. Григорий Борисович, а может не надо? У вас же нога болит.

Г.Б. А вот и нет, Варенька. Уже не болит. Как говорится «зажило как на собаке». Я быстро. Одна нога тут, а другая в гипсе! А вы пока поройтесь-ка в моем книжном шкафу. Много интересного найдете, уверяю вас!

Последнюю фразу Г.Б. произносит уже из-за двери.

Варя подходит к книжному шкафу, задумчиво проводит кончиками пальцев по корешкам книг, по объемистым канцелярским папкам. Раздается тревожный торопливый стук в дверь «Григорий Борисович!» Варя замерла и не отвечает. Стук повторяется снова. Варя молчит. За дверью слышны невнятные голоса, дверь распахивается и в комнату буквально врывается Сергей Сергеевич, за ним гаишник Петя.

С.С. Варя, почему вы не в постели? Мне сказали вам было плохо вчера?

Варя садится в кресло возле письменного стола. Здравствуйте, Сергей Сергеевич!

С.С. Здравствуйте, Варя! Варя, пожалуйста, прилягте на диван. Я измеряю вам давление, сделаю укол, и мы поедем в больницу.

Варя вжалась в кресло. Нет, нет! Никуда я не поеду! Не хочу…Не могу!

С.С. Петр, выйди, пожалуйста, подожди нас на улице.

Петя, топтавшийся у двери, выходит, осторожно прикрывая за собой дверь.

Сергей Сергеевич становится перед Варей на колени. Варенька, пожалуйста, послушайтесь меня. Вам обязательно нужно в больницу…

Варя. Нет! Нет!

Варя с ногами забралась в кресло, вжалась в него. Я не хочу умирать! Я все знаю, все-все знаю. Я слышала весь ваш разговор с Прасковьей Даниловной… Я просто забыла зонт…(Сергей Сергеевич берет Варю на руки, несет на диван.) Я не могу сейчас уйти из этого дома, я не могу бросить Григория Борисовича, лишить его последней мечты. Григорий Борисович хочет чтобы я помогла ему закончить труд всей его жизни: написать книгу о Ельце. Григорий Борисович верит мне, верит в меня. Если я сейчас уйду – он этого не переживет. Хотя бы месяц, один только месяц, я буду работать день и ночь, я смогу помочь ему… (С.С. считает пульс, делает укол) Ну хотя бы две недели, Сергей Сергеевич, две недельки!

С.С. Три дня Варя. Только три дня. За это время я оформлю документы на лечение в Воронежской клинике. Там очень хорошие специалисты Варя, лучше, чем в Москве. Они смогут вас прооперировать, я очень в это верю Варя, верьте и вы.

Варя. Хорошо, Сергей Сергеевич, я буду верить, только, пожалуйста, ничего не говорите о моей болезни Григорию Борисовичу. Эти три дня ничего не говорите. Я прошу вас. Пожалейте меня и пожалейте старика.

С.С. Хорошо, Варя. Я скажу, что у вас сильная простуда. Я буду приходить к вам каждый вечер и…

Варя. Нет, нет, нет. Ваша любовь делает меня глубоко несчастной. Нельзя построить счастье на чужом несчастье и болезни. У вас рушится семья, а я умираю от неизлечимой болезни.

С.С. Но я должен вас лечить. Я врач. И я должен вас видеть. Я мужчина.

Варя. Хорошо, Сергей Сергеевич. Навещайте меня в обеденный перерыв, делайте свои уколы. Но только так, чтобы об этом не знала ни Прасковья Даниловна, ни ваша семья.

Раздается стук в дверь, из-за двери показывается голова Пети. Сергей Сергеевич, можно?

С.С. Да, да! Уже можно.

Входит Григорий Борисович, за ним Петя.

С.С. Здравствуйте, Григорий Борисович!

Г.Б. Здравствуйте, наш прославленный хирург!

С.С. Григорий Борисович, Варя моя пациентка и, кажется, сильно простудилась. А в больницу ехать отказывается.

Г.Б. И правильно делает! Вы же ее там залечите. Может вы и хороший хирург, но терапевт явно никудышный. Такую красавицу хотите запереть в больничную клетку вместе со склерозными старухами, клизмами и утками? Я Вареньку простудил, я ее и вылечу. Правда, Варенька, оставайтесь у меня, я вас за 3 дня на ноги поставлю. Петр сказал, что вы живете у тетки? А где ваши родители?

Пауза.

Гаишник. Григорий Борисович, помните, лет 10 назад под Ельцом была страшная авария? «Камаз» «Жигули» переехал. Родители насмерть, а девочка осталась жива…

Г. Б. Варенька, простите меня дурака старого за глупые вопросы. И Петьку простите. Он всегда ляпнет, а потом начинает думать, что можно сказать, а что нет. Так что Варенька, остаетесь?

Варя. Да, Григорий Борисович, я остаюсь у вас!

Г.Б. Вот и хорошо, вот и хорошо, Варенька. А сейчас все вместе будем завтракать!

С.С. Извините, Григорий Борисович, в следующий раз.

Гаишник. Нам пора на службу.

Г.Б. Ну что ж, ну что ж, служите честно. Будем рады видеть. (Провожает их к двери)

С.С. Григорий Борисович, если Варе станет хуже или повысится температура, сразу же звоните мне, в любое время суток! (протягивает визитку) Тут рабочий, домашний и сотовый телефон.

Г.Б. Хорошо, хорошо, не волнуйтесь. До свидания.

Возвращается к Варе. Ну, вот, Варенька, Сергей Сергеевич приказал с постели не вставать, книг не читать, телевизор не смотреть. Приказал слушать меня. Под мои рассказы, Варенька, ох как хорошо засыпается! На учениках проверено! А сейчас мы будем завтракать, чем бог послал. Вернее тем, что вчера мент принес. А он Варенька, много чего вкусненького принес. Увидите – слюнки сами побегут. Вот Варенька, ешьте и я с вами чайку попью. Вот, Варя, например: Сергей Сергеевич. Не успел в Ельце обжиться – сразу же женился. А почему? А потому, что его жена – ельчанка. А в Ельце, это всей России известно, самые красивые девушки. А почему в Ельце так часто рождаются красавицы?

Варя. А потому, что в Ельце квартировал целый полк усатых гусар!

Г.Б. Правильно, Варенька! Офицеры и рядовые 18 гусарского Нежинского полка, в свободное от несения службы время брюхатили потихоньку елецких девок, вносили свой вклад, так сказать, в генофонд Ельца. Многие женились на ельчанках, увозили их с собой. А женились, заметь, на красавицах.

Варя. Так со времен Батыя и Тамерлана мешалась в Ельце кровь славянская с восточною.

Г.Б. Правильно, Варенька, правильно. Но не только кровь азиатская закипала в Ельце, но и европейская. В Ельце была кирха, синагога, костел. Поляки, немцы, евреи, даже французы оседали в Ельце. Но не в этом Варенька кроется истинная причина природной красоты ельчан. Тут мне думается дело вот в чем. Как срубили в конце XVI века Елецкую крепость – собрали в ней детей боярских, стрельцов да казаков. Обзавелись они семьями, осели на земле елецкой, вросли в нее. В округе Ельца почти сплошь сёла однодворцев. А однодворцы это обнищавшие дворяне, ставшие крестьянами. Это были свободные, гордые люди. Ведь как выходили замуж крепостные? За кого барин скажет, за того и пойдешь! Есть в деревне красивая девка – значит пойдет в наложницы к барину или в жены к старику-управляющему. Управляющий прибьет ее по пьяни, барин ему новую жену красавицу. А дети однодворцев женились и выходили замуж только по любви, по обоюдному согласию. А от любви и дети рождаются красивые и здоровые! Ты видела, какие дочки у Сергей Сергеевича? Варенька, ты меня слышишь? Уснула. Я же говорил, что мои рассказы усыпляют. Ну, спи, спи, выздоравливай.

В зале медленно гаснет свет. Загорается настольная лампа на столе Г.Б. Под ней Г.Б. перебирает бумаги.

Варя. Григорий Борисович, сколько времени? Я, кажется, проспала целую вечность.

Г.Б. А, Варенька, проснулись? Очень хорошо! Время 11 часов вечера. Вы проспали ровно 12 часов. В обед приходил Сергей Сергеевич. Мы с ним на кухне пообедали. Приличный человек, Варенька! Вам повезло с врачом. Сейчас, Варенька, я принесу вам ужин.

Варя. Не надо Григорий Борисович. Я сама пойду на кухню. Я себя уже чувствую очень хорошо. Сейчас поем и мы с вами начнем работать. Я ужасно соскучилась по работе.

Г.Б. Очень хорошо, Варя, даже замечательно. Тогда сами себя покормите. Что стоит на плите – разогрейте, остальное на столе под салфеткой.

Варя проходит на кухню, прихватив свою сумочку.

Г.Б. Я размышляю, Варя, с чего мы начнем? С тайны летописного Ельца, С Тамерлана, с елецких древностей и реликвий? С Бунина или Пришвина? И вот решил начать с елецких Варвар. Быть может вам суждено стать одной из них, о ком будут помнить, и чью память будут чтить многие поколения ельчан. Догадываетесь, о каких Варварах я говорю?

Варя. Кажется, да! О Варваре Рудневой-Бутягиной и Варваре Пащенко?

Г.Б. Вы умница, Варенька, конечно о них! Эти женщины резко изменили судьбу своих мужчин: одна бросив своего мужа, «Уезжаю, Ваня, не поминай меня лихом!», другая, связав свою судьбу с Розановым тайным венчанием и нарожав ему кучу «незаконнорожденных» детей. Варвара Руднева согласилась на тайное венчание ради собственного счастья и счастья Розанова. Варя Пащенко, невенчанная жена Бунина, ушла от него, пожертвовав собственным семейным счастьем, ради того, чтобы мог родиться великий писатель Бунин.

Варя. Да что вы такое говорите, Григорий Борисович? Разве она не предала Бунина, его любовь, тут же выскочив замуж? И за кого? За друга Бунина Арсения Бибикова!

Г.Б. «Не могу больше видеть, как ты все дальше и дальше уходишь от меня, не в состоянии продолжать переносить оскорбления, которые ты без конца и все чаше наносишь моей любви, не могу убить ее в себе, но не могу и не понимать, что я дошла до последнего предела унижения, разочарования во всех своих глупых надеждах и мечтах, молю бога, чтобы он дал тебе сил пережить наш разрыв, забыть меня и быть счастливым в своей новой, уже совсем свободной жизни…»

Ты права Варенька, что Пащенко буквально выскочила замуж за Бибикова. Это было от отчаяния, от болезненной любви к Бунину. Она страшно боялась, что Бунин приедет, опять уговорит ее вернуться, она не сможет ему отказать и все начнется с начала. Нищета, невозможность Бунину заниматься литературой, его упреки судьбе, ей, самому себе от невозможности обеспечить семью. Поэтому она «выскочила» за Бибикова, чтобы раз и навсегда освободить Бунина от себя – Варвары Владимировны Пащенко.

Варя. Вы сейчас процитировали письмо Лики к Арсеньеву. А ведь Бунин не уставал повторять, что роман «Жизнь Арсеньева» нельзя рассматривать как автобиографический.

Г.Б. Да, Варенька, все так. Особенно часто это говорила и повторяла его жена, Вера Николаевна Муромцева-Бунина. В романе «Жизнь Арсеньева» пять книг! А разговор «автобиографичен роман или нет», заходит только по поводу пятой книги, которая выходила отдельным произведением и называлась «Лика»! Весь сыр-бор из-за вопроса «списана Лика с Варвары Пащенко, или нет»? Муромцева-Бунина писала что у Пащенко были мелкие черты лица, и шея была коротковата, и стриглась она коротко на манер 80 годов.

Вера Николаевна признавалась: «У меня главная цель доказать, что «Жизнь Арсеньева» не жизнь Бунина, что это не автобиографический роман» Тут, Варенька, понимаете-ли, обычная женская ревность к сопернице. Ведь любовь свою к Варе Пащенко пронес Бунин через всю свою долгую жизнь. Как тут не ревновать? А Бунин боялся этой ревности, поэтому и говорил, что «Жизнь Арсеньева» можно было бы назвать «Жизнью Дипона» или «Жизнью Дирана». Вам Варенька интересна жизнь Дирана?

Варя смеется. Нет мне не интересна жизнь Дирана, мне интересна жизнь Бунина!

Г.Б. Вот в этом-то, Варенька, и суть, отсюда и все разговоры об автобиографичности романа! В 1933 году Бунин говорил корреспонденту газеты «Время»: «Можно при желании считать этот роман автобиографией, так как для меня всякий искренний роман — автобиография. И в этом случае можно было бы сказать, что я всегда автобиографичен. В любом произведении находят отражение мои чувства. Это во-первых оживляет работу, а во вторых, напоминает мне молодость, юность и жизнь в ту пору». В дневнике в1941году семидесятилетним стариком Бунин написал о В.Пащенко: «Вспомнилось почему-то время моей любви, несчастной, обманутой – и все-таки в ту пору правильной: все-таки в ту пору были в ней, тогдашней, удивительная прелесть, очарование, трогательность, чистота, горячность». Вы упрекнули меня в цитировании литературного произведения… Вот вам письмо настоящей Варвары Пащенко, написанное Ивану Бунину за 2 года до их разрыва.

«Уезжаю, Ваня! Чтобы хотя сколько–нибудь привести в норму наши, как и сам знаешь, ненормальные отношения, нужно вдали взглянуть на все более объективно; последнее возможно именно, когда мы с тобой в разлуке. Надо сообразить, что собственно не дает мне покою, чего я хочу и на что способна. Да ты, голубчик, сам знаешь, что у меня на душе. Ты без меня будешь свободнее, бросишь, наверное, службу. И этот мотив сильно звучит в душе…»

А вот письмо Варвары Владимировны к брату Бунина Юлию от 8 июля 1892 года

Нате-ка, прочитайте его Варенька.

Варя (удивленно и изумленно) Откуда оно у вас, Григорий Борисович? Ему же нет цены! Почему оно храниться у вас?

Г.Б. Читайте, Варенька, читайте! Потом я вам все объясню.

Варя. «Дорогой Юлий Алексеевич!

Когда вы были здесь, у меня не раз являлось желание поговорить с вами серьезно, но все как-то не удавалось, да и во мне самой теплилась надежда, что все переменится, пойдет лучше, глаже, теперь же, все взвесив, я собралась с духом и пишу вам.

За последнее время особенно часты и резки стали наши ссоры с Ваней; сначала я и сама придерживалась пословицы: «милые бранятся», и каждая наша ссора кончалась хорошим миром, теперь же эти ссоры участились, и мы, буквально, миримся для того, чтобы вновь поссориться…

Поверьте мне, что я его очень люблю и ценю, как умного и хорошего человека, но жизни семейной, мирной у нас не будет никогда. Лучше, как ни тяжело, теперь нам разойтись, чем через год или полгода. Это, согласитесь, будет и труднее и тяжелее. Сама я не могу этого сказать, потому что достаточно мне принять серьезный тон, чтобы у него явилось озлобление, он начинает кричать на меня, и дело заканчивается истерикой, как, например, вчера, когда он бросился на пол в каменных сенях и плакал, как в номерах «Тула», где он в порыве раздражения хотел броситься из окна. Все это невыразимо угнетает меня, у меня пропадает и энергия и силы…

Я вам уже говорила, что он не верит мне, а теперь прибавлю, что он и не уважает меня, а если и утверждает, то только на словах. Он мне толкует о моей неразвитости, — я знаю это сама, — но к чему же принимать такой холодный, обидный, саркастический тон?! Он говорит беспрестанно, что я принадлежу к пошлой среде, что у меня укоренились и дурные вкусы, и привычки,- и это все правда, но опять странно требовать, чтобы я их отбросила, как старые перчатки…Если бы вы знали, как мне это все тяжело!

Пишу я вам, голубчик, потому что сама я этого не скажу Ивану: он меня пугает самоубийством, поэтому я бы очень хотела, чтобы вы сами сказали ему это: вы не допустите его ни до какого сумасбродства. Скажите ему, что вы в последний приезд убедились, что я не гожусь ему в жены, что ему нужно жену и более образованную, и развитую, говорите что хотите, но только повлияйте на него. Если он вернется ко мне, то я опять уступлю ему, мы, пожалуй, и сойдемся, но я не жду добра ни для себя, ни для него…» Григорий Борисович! Вы меня обманываете! Это настоящее письмо. Старая бумага, писано пером, почерк девичий!

Г.Б. Нет, Варя, не обманываю. Просто не все рассказываю. Это письмо из книги Бабореко «Материалы для биографии И.Бунина». Эта книга вышла из печати 1967 году, в Ельце появилась в читальном зале в единственном экземпляре в1968. В то время, Варя, не было ни сканеров, ни принтеров. И скажите мне, Варя, может сканер или принтер, или крутейший компьютер сделать из обычного книжного текста то, что вы держите в руках?

Я же учитель, Варя. Я брал в читальный зал своих учеников, и они для меня от руки переписывали нужный мне текст. А с этим текстом вышло так. Одна моя ученица Татьяна, забыл уже ее девичью фамилию, переписала это письмо и взяла этот текст с собой домой, чтобы переписать и для себя. А через день принесла мне этот шедевр, подарочный, так сказать, вариант! Вот такие у меня были, Варя, принтеры и сканеры.

Но вернемся к Бунину. Судя по этому письму, решение Пащенко разорвать отношения с Буниным, возникли у нее давно. Она действительно считала себя недостойной его высокого таланта, считала, что мешала ему развиваться в полную силу. И она была права! Вот смотрите. 4 ноября 1894 года Пащенко скрытно бежит от Бунина: «Уезжаю, Ваня, не поминай меня лихом!» Бунин мается, тщетно ищет с нею встречи, узнает о ее замужестве, близок к самоубийству, а через месяц, в январе 1895 года он уже в Петербурге, остановился на Невском, встретился с редакторами журнала «Новое слово» С.Кривенко, А. Скабичевским, с Н.Михайловым. Тут же он знакомится с писателем А.Федоровым, который становится его другом, и с поэтом К.Бальмонтом. 6 февраля Бунин уже в Москве! Сам Бунин об этом периоде писал так: «Это начало моей новой жизни было самой темной душевной порой, внутренно самым мертвым временем всей моей молодости, хотя жил я тогда очень разнообразно, общительно, на людях, чтобы не оставаться наедине с самим собой». То есть, началась новая жизнь, все закружилось и завертелось, новые полезные знакомства, Питер и Москва, Москва и Питер, и село Огневка, где он отдыхал и писал. Бунин зажил той жизнью, которой и должен жить начинающий писатель. Творческой, сумасбродной жизнью. В1895 году Бунин познакомился с Бальмонтом, Брюсовым, Короленко, Чеховым. Весной 1895 года Бунин изучал английский язык, писал стихи, переводил «Песнь о Гайавате» Лонгфелло. Осенью в Петербурге на вечере устроенном обществом по оказанию помощи переселенцам, Бунин выступил с чтением рассказа « На край света». Выступление вызвало бурю оваций. А писателю Ивану Бунину всего-то 25 лет, и два года назад он мечтал о том, чтобы найти работу рублей на 40, да чтобы Варе платили не 15 рублей, а рублей 30-40, чтобы он мог заниматься литературой. Если бы не твердое решение Пащенко уйти от Бунина, возможно и сбылась бы его мечта: нашел бы он работу рублей на 40, а может быть и на 80, нарожала бы она ему детей, пописывал бы он иногда в газеты и журналы, читал бы свои рассказы в кабаке Егору Назарову, и жили бы они с Варей долго и счастливо. Но тогда, Варенька, не о чем нам было бы спорить, и жизнь наша была бы чуточку беднее духовно.

Варя. Григорий Борисович, а как сложилась жизнь Варвары Пащенко с Бибиковым?

Г.Б. Сложно сказать. Специально, я ее жизнью не занимался, трудная это для меня задачка. Все что знаю – это из писем и дневников самого Бунина. Жили они с Бибиковым в Москве, она ему после 5 лет замужества родила дочь, которая болела чахоткой и в возрасте 15 лет в 1915 году по пути из Швейцарии в Россию умерла. Сама Варвара Пащенко-Бибикова умерла весной 1918 года. Похоронена в Москве на Новодевичьем кладбище. Такая вот короткая жизнь. Я вот утром, Варенька, ходил за булочками и шел через Старое кладбище. Только в Ельце наверное может существовать бульвар, проходящий через кладбище. С утра идут-спешат по нему ельчане: кому в горгаз, кому в водоканал, кому на мини-рынок, в больницу или церковь. Не знаю, Варенька, плохо это или хорошо, но я люблю ходить через Старое кладбище. Часто останавливаюсь у могилы Блаженного Косьмы. Говорят, что Косьма даже из могилы исцеляет людей. Все его надгробие усеяно свернутыми в тугую трубочку записками. Умер Косьма в 1802 году. Был елецким купцом, да все бросил, стал учить детей грамоте и молитве. Был духовным другом Тихона Задонского.

Бывало бежишь, спешишь, встречных лиц не замечаешь, а остановишься у могилы Косьмы, присядешь на камушек, положишь на надгробие конфетку или пряник, — и начинаешь слышать: поют птицы, шумит листва, начинаешь видеть – мимо идут Люди… Я, Варенька, скрутил записочку, попросил у Косьмы скорейшего для тебя выздоровления.

Варя. А мне Григорий Борисович, не нравится ходить через кладбище. Я стараюсь побыстрее пробежать мимо этих крестов, ржавых оградок, куч мусора и тлена. Мне всегда кажется, что кто-то смотрит и дышит мне в затылок …

Г.Б. Вы молоды, Варя, вам нужно думать о жизни, а не о смерти… Хотя, молодой Бунин любил бывать на кладбищах, задумывался над судьбами тех, кто лежит под каменными плитами…

Г.Б. взял папиросу, размял, закурил.

Елецкие Варвары, Варенька, это не только Пащенко и Руднева. Просто эти женщины связали свои судьбы с великими писателями, и стали известны всему миру. Были и другие. Есть на Старом кладбище, слева от входа в Казанскую церковь, почти у самой кладбищенской стены, особое захоронение. Его из далека видно по высокому памятнику-стелле, выполненному в виде космической ракеты с красной звездой. Памятник стоит в крошечной оградке, могильного холмика нет, только табличка с номером и надписью: «Никольская Варвара Васильевна». Ракета стоит на постаменте, к которому с двух сторон прикреплены две большие таблички, усеянные мелкими буквами. От времени часть букв уже стерлась, покрылась ржавчиной. Но еще можно прочитать. Я вот для себя переписал в тетрадочку. На левой табличке написано: «Она умерла от инфаркта сердца. Люди! Берегите ваше сердце. Она любила жизнь, но смерть встретила мужественно. Она с восторгом встречала все достижения науки в освоении космоса. Очень любила наблюдать полеты спутников, восхищалась при этом гением Циолковского. Так пусть же этот памятник: ракета-спутник будет показателем ее душевных качеств. Но могилы она страшилась, а поэтому ей хотелось умереть в Москве и быть там кремированной. Так и случилось. Вечная память, дорогая Варюша, останется в моем сердце о тебе. Муж.»

На второй табличке написано: «Ты умерла. Теперь тебя нет. Твое тело распалось на атомы, из которых оно было создано. И в будущем, если этим атомам суждено будет опять принять жизнь в образе человека, и он будет женщиной, то пусть судьба даст ей умного и хорошего мужа, каким не был я. А если мужчиной, то пусть у него будет такая же хорошая жена, какою была ты. Прощай незабвенный мой друг Варюша. Муж».

И все эти трогательные слова, Варенька, написаны не пылким юношей, а глубоким стариком. Родилась Никольская Варвара Васильевна в 1891 году, а умерла в 1961году, еще до полета Гагарина в космос, в возрасте 70 лет. Пойду-ка я поставлюб чайник и покурю, а ты отдохни, отдохни…

Г.Б. уходит, Варя медленно падает на диван, в зале медленно гаснет свет…

На сцене полумрак и только узкий луч света освещает Г.Б. склонивщегося над телефоном.

— Алло, алло! Сергей Сергеевич?

Луч света обрывается: темнота и протяжный писк телефона – занято!

Луч, как сознание, вспыхивает вновь.

-Алло,алло! Скорая!

И опять луч потухает, и опять вспыхивает, чтобы Г.Б. успел сказать:

— Алло, Петя, голубчик, срочно приезжай ко мне!

Кабинет С.С. На столе, заваленном бумагам, горит настольная лампа. С.С. склонившись над бумагами курит. Входит гаишник Петя, молча протягивает руку для приветствия, ставит на стол пакет, решительно сдвинув бумаги, как ненужный хлам. Из пакета достает бутылку коньяка, лимон и две пачки сухариков.

Петя. Давай стаканы. Меня Г.Б. прислал. Поговорить надо.

С.С. Ну раз поговорить, убирай свой коньяк. Спирт пить будем.

Петя. Не. Спирт я не могу. Я за рулем.

С.С. достал две мензурки, пузырек со спиртом.

С.С. Ну, как знаешь. (налил себе спирт. Петр налил коньяк, не чокаясь выпили).

Петя. С.С. ты меня не перебивай, я обещал Г.Б. что расскажу тебе все от начала и до конца. Только ты слушай и не перебивай, пей спирт. (налили по второй).

Есть на Дону Удивительное место, называется Плющань. Я там провел лучшие дни своего детства и юности. Дон в этом месте широкий, глубокий, берег высокий, крутой, километра на 3 поросший дубовым лесом. Впадает в этом месте в Дон река Плющанка. И длина-то этой речушки 2 км и ширина – перепрыгнуть можно, а вода ледяная, родниковая. Начинается она с отвесного обрыва из под камней которого бьют десятки родниковых струй.

С.С. А в отдельные годы эта река вдруг исчезает под землей и не доносит свои воды до Дона. Был я Петя на Плющани, рыбачил там. Но сейчас мне не до рыбалки, лучше Г.Б. отвези туда, пусть старик отдохнет. Он ведь старый плющанец?

Петя. Слушай, Серый, я же просил не перебивать меня! С чего ты решил, что я тебя туда на рыбалку затащить хочу? Меня самого кто бы взял на рыбалку. Давай, наливай!

Ты видел сколько на Плющани карстовых воронок?

С.С. Видел. Ну и что?

Петя. Тогда сиди и слушай. Раз есть карст, значит должны быть и карстовые пещеры. Вот про эти плющанские карстовые пещеры рассказывал нам в детстве Г.Б. легенды. Много их легенд, но три я хорошо запомнил. Первая легенда самая старая, еще с татарских времен, и рассказывает она о русском князе предателе, который хотел переметнуться на татарскую сторону. Тут как раз по Дону граница проходила. А у князя на Плющани пасека была. Любил он в этих местах поохотиться и медку поесть. И вот его слуги нашли на Плющани вход в карстовую пещеру. В эту пещеру князь тайно перевез все свои сокровища и даже старинную библиотеку спрятал. Но вот к татарам переметнуться не довелось. Помер князь.

С.С. красивая легенда. Похоже на Олега Рязанского. Его владения как раз до Красивой Мечи доходили. Это в 10 км от Плющани. И в Куликовской битве он не участвовал, а потом всю жизнь боялся мести Дмитрия Донского. И где-то я читал, что после смерти Олега наследникам один золоченый кубок остался. Все сокровища как будто сквозь землю провалились.

Петя. А я что говорю? Давай, наливай! Вторая легенда рассказывает о знаменитом разбойнике Дубровине, который промышлял на Дону, грабил купцов на перекатах, а сокровища прятал в тайных плющанских пещерах. В этой легенде есть и описание самой пещеры. Вход в нее находился под огромной нависшей каменной плитой, в глубь пещеры вели каменные ступени, вырубленные в известняке. В самом низу пещеры находилось подземное озеро, на озере остров и на этом острове Дубровин прятал свои сокровища. Шайке Дубровина устроили засаду, всех перебили. Они и унесли собой в могилу тайну плющанских пещер. Между прочим, Пушкин для своей повести «Дубровский» взял название из этой легенды.

С.С. Ну ты Петя молодец, ну ты и загнул!

Петя. Ничего я не загнул. Это нам Г.Б. еще в 6 классе рассказывал. Пушкин ехал на Кавказ, проезжал через Елец и останавливался у Стаховичей. Этому-то ты веришь?

С.С. Ну, да. Слышал что-то.

Петя. А как называется ближайшее к Плющани село на Красивой Мече?

С.С. Троекурово.

Петя. Ну, вот. К Стаховичам в это время приезжал Троекуровский барин и рассказал Пушкину эту легенду. Вот тебе и помещик Троекуров, вот тебе и разбойник Дубровский!

С.С. Да, круто, Петя, круто.

Петя. Это ты мне потом скажешь. А сейчас слушай. Третью легенду. В селе Гудаловке, в кабаке, рассказывал эти две легенды подвыпивший дьячок. Его внимательно слушали два парня. Это дело было еще до отмены крепостного права. И вот эти парни пришли вечером к своим девкам и рассказали им то, что рассказывал дьячок. И добавили, что они рыбачили на Дону, на Плющани и нашли тайный вход в пещеру. Приказали девкам помалкивать и никому ничего не говорить, а сами пошли на Плющань добыть сокровища, чтобы выкупить у барина вольную для себя и своих невест. День нет парней, два, три. Девки в слезы, упали барину в ноги, во всем повинились и все рассказали. Барин собрал мужиков и пошли они на Плющань искать тех парней. Пришли, смотрят, а лодки на реке нет, а след от лодки по примятой траве тянется в лес. Пошли по следу и в лесу под нависшей каменной плитой нашли вход в пещеру. Зажгли факелы. Все как в легенде. Каменные ступени ведут глубоко под землю, под землей озеро, а среди озера темнеют скалы острова. Лодки нигде нет. И тогда два добровольца вызвались плыть на остров на бревне. Нашли сухое толстое бревно, спустили его на воду, оттолкнули от берега и только собрались плыть, как мощный водоворот закрутил бревно и утащил на дно. Все в панике бросились вон из пещеры. А потом Гудаловский барин собрал у себя в деревне весь порох и взорвал нависшую над входом плиту. Плита упала, навечно замуровав вход в пещеру. Это чтобы другим крепостным не повадно было пропадать в пещере.

С.С. Да, Петя. Красивая легенда. Только зачем ты мне эти сказки рассказываешь, не пойму?

Петя. Я же просил тебя не перебивать! Сказки! Да Г.Б. уже давно нашел в ход в эту пещеру. Только никому не говорил. Сам уже остарел лазить туда, а других не хотел подвергать опасности. Очень опасный вход. Провал глубиной 25 метров. И что дальше не известно. Тебе нужны деньги на операцию Варваре? Вот тут Бориищ все нарисовал…

С.С. Погоди Петр! Налей-ка еще по стопочке, что-то я плохо стал соображать!

Петя. Да что тут соображать? Петр разлил по мензуркам. Я уже все продумал. Смотри! Спуск очень сложный и опасный. Вдвоем нам не справиться. Нужен третий для страховки. И нужна хорошая машина, на «Жигулях» тут не проедешь. Берем с собой того юнца, что Бориища сбил. У его папы двухмостовый джип. Вот тут ставим машину, бросаем веревки и спускаемся вниз. Я ведь не только был на Плющани, я и на Кавказ ходил 3 раза в горы. Есть все снаряжение. Смотри. Спускаемся, со страховкой исследуем пещеру, берем что нужно и возвращаемся назад. Я поднимаюсь наверх на жумаре, Привязываю веревку к джипу и мы тихонечко поднимаем тебя наверх. Все понял?

С.С. Все. Наливай.

Петя. Подожди. Сейчас едем к Г.Б., что-то старик совсем расклеился, а к врачам идти не хочет. Тебе нужно его посмотреть.

С.С. Что ж ты сразу не сказал? Поехали, быстро!

С.С. схватил свой чемоданчик, бросился к двери, за ним Петр. Гаснет свет.

Загорается настольная лампа на столе С.С.. Т. Паша убирает бутылки, окурки. В кабинет медленно входит Г.Б., прижимается спиной к дверному косяку.

Т.Паша. Григорий Борисович! Вы? Ночью? Что случилось?

Г.Б. Где лежит Борисова Варвара?

Т. Паша. Вареньки нет…

Г.Б. Как нет? Г.Б. сползает по дверному косяку и падает на пол.

Т.Паша. Григорий Борисович, Григорий Борисович, что с вами? Вы меня слышите? Григорий Борисович! Варенька жива, она в Воронеже, вы слышите – в Воронеже! Сестра – реанимацию! Быстро!

Гаснет свет.

На сцене занавес. Света нет, только два луча от карманных фонариков.

Петя. Давай, Серега, немного осталось.

На сцене Петр и С.С. в касках и альпинистском снаряжении. Петр правой рукой поддерживает С.С., левой волочит по земле тяжелый рюкзак

Ну, вот и пришли. А где же веревки? Где эта сука? Петр достает из-за пазухи рацию, жмет на кнопки. – Ты где, тварь? Ответь, быстро! В ответ только шипение рации.…

Я тебя из-под земли достану! Бросает рацию на землю. – Ну, все, Серега, пришли. Дальше нам идти некуда. Без веревок нам отсюда никогда не выбраться.

С.С. Не паникуй. Попробуй позвонить с сотового.

Петя. Нет Мы вне зоны доступа.

С.С. У тебя «Билайн»? Попробуй мой. У меня «Реком».

Петр. Нет. Бесполезно. Глухо как в танке.

С.С. Зачем он убрал веревки?

Петя. Это я виноват. Его же папа коллекционер. И он от него наверняка слышал плющанские легенды. Наверное, сразу сообразил, куда и зачем мы едем. Позвонил папе и папа подсказал ему, что надо делать. Через недельку они сюда приедут. Как думаешь, Серега, неделю мы тут продержимся?

С.С. Воды в пещере целое озеро. Есть спички, есть дрова.

Петя. У меня пистолет, бутылка коньяка и две плитки шоколада.

С.С. Здесь полно летучих мышей. Петр, ты ел когда-нибудь летучих мышей?

Петр. Мышей – нет, а вот лягушек, змей, ракушки с Г.Б. пробовал.

С.С. Ну, тогда мы обязательно дождемся, когда эти суки сюда вернутся. Ты пристрелишь старого, а я молодого.

Петя. Нет. Старого мы утопим в озере, а молодого съедим.

Не для меня цветут сады

Не для меня Дон разольется …

В это время захрипела рация. – Эй, вы где? Это я Саша!

Петр вскочил на ноги и заорал что было сил куда-то вверх. – Козел, ты где был? Где веревки, гнида?

Из рации и откуда-то сверху раздался плаксивый голос. – Я хотел подогнать машину поближе, привязал к ней веревки, чтобы вас двоих сразу вытащить. И вдруг задние колеса провалились под землю. Я испугался.

Петя. Вот урод!

Саша. Я бегал за трактором. Трактор вытащил джип на дорогу, а вместе с джипом вытащил и веревки…

Петя. Кидай веревку, сокол ты мой ненаглядный!

Саша. Держите!

Вниз упала веревка. Петр подергал за веревку, включил в нее жумар.

Петя. Ну, Серега, я пошел наверх!

С.С. Давай, Петя, там нас очень ждут!

24.10.2013 · Администратор · Комментариев нет · Просмотрено 2 732 раз  · Добавить комментарий
Рубрики: Елец, Краеведение, Культура России, Проза, Творчество, Экология культуры

Принцесса Карамель. Продолжение (из сборника «Улины сказки»)

Начало сказки "Принцесса Карамель"

     Прошло много лет с нашей первой сказки… Карамель и Крекер стали новым королем и королевой. Батончик уехал в деревню и счастливо жил там. У Крекера и Карамельки родились дети. Крекер хотел назвать сына Пряником, в честь своего отца, а Карамели все-таки понравилось звучное имя Зефир. Девочку же назвали Пастила: не стали спорить, имя нравилось обоим счастливым родителям.

     Рядом, через халвичный лес, было Царство Вредняшек. Там правили злобный Чипс и Картошка Фри. У них была дочь Жвачка, очень завистливая и злобная девушка.

     Поехала как-то Жвачка в Царство Вкусняшек за покупками. И вдруг… она встретила там нового короля — Крекера. Он был в золотых одеяниях, украшенных леденцовыми камнями… Нет, не он ей понравился: она задумала присвоить всю казну королевства! Царевна Жвачка сделала приворотное зелье, чтобы обмануть народ. Эту темную, мрачную жидкость колдунья стала продавать под видом чая. Все жители стали привыкать к волшебному напитку, из-за него полюбили и саму Жвачку. Даже Крекер подошел к злобной царевне и спросил рецепт чая, который так нравится его народу. Злодейка заманила короля в леденцовую башню, опоила своим зельем и приворожила, "прилепила" к себе его — всеми любимого короля…

     Об этих событиях с волнением узнала Карамель. Она пришла в ужас, но, к счастью, была мудрой королевой и стала искать способ спасения мужа и королевства от туземной гадости. Вспомнила она, что мама рассказывала про волшебное дерево, из которого раз в год, весной, течет целебный сок, помогающий от всякого зла. Дерево это чудесное находилось на другом берегу, надо было переплыть через кисельную реку. Отважная Карамель отправилась в путь: прошла поля из нуги, перешла огромную гору из желе и дошла, наконец, до речки. Рядом нашла она шоколадную лодку, села в нее и поплыла к своей цели. На пути королеве встретилась рыбка-Мармеладка… нет, даже стая мармеладных рыбок. Они и подсказали ей дорогу.

     Нашла Карамелька волшебное дерево, набрала сока. Вернувшись в королевство, развела в большом чане воды и напоила целебным напитком всех, до последнего нищего. Так мудрая и заботливая королева спасла своих подданных: все они преодолели зависимость от зелья и выздоровели.

     Тогда Карамель позвала своих детей и силой семейного счастья они вместе исцелили Крекера, своего короля и главу семьи.

     И все жили долго и очень счастливо. 

(Автор сказки — Ульяна Антонова, лицей № 5 г. Ельца)

17.09.2012 · Ira · Комментариев нет · Просмотрено 3 193 раз  · Добавить комментарий
Метки: ,  · Рубрики: Проза, Творчество, Юные дарования

Сказка «Принцесса Карамель» (Из сборника «Улины сказки»)

     По просьбам наших читателей сегодня мы публикуем очередную сказку нашего юного автора Ульяны Антоновой.

 

Принцесса Карамель

     Жила-была в Царстве Вкусняшек принцесса, звали ее Карамелька.

     Папа у нее был толстый, угрюмый Батончик. Он частенько ворчал и не выпускал Карамельку в люди (а, если точнее, в сладости). Зато мама принцессы, красивая и милая Барбариска, все время защищала ее. 

     Царица Барбариска очень любила дочь, учила ее танцевать, петь и также водила в школу, где Карамельку учила строгая, но справедливая учительница Ириска Шоколадовна.

     Прошло много-много лет, принцесса выросла и стала самостоятельной. Все даже называли ее полным именем — Карамель.

     Вот пришел такой ужасный час, когда царица Барбариска умерла. После ее смерти дела в царстве пошли плохо. Чтобы поправить положение, царю Батончику пришлось жениться на богатой, но злой Вафле. Она оказалась заносчивой, тратила жутко много денег из царской казны, от чего подданные стали беднеть с каждым днем! Хуже всего она относилась к Карамельке. Во-первых, новая царица не любила детей, а, во-вторых, она не желала, чтобы царь Батончик уделял внимание дочке. Вафля замыслила заточить всеми любимую принцессу в высокую леденцовую башню.

     Карамельке пришлось бежать. Она попала в темный лес. И было бы страшно, но она быстро нашла себе друга, потому что была очень мила и дружелюбна, как ее мама. Крекер — так звали ее товарища. Вместе они продолжили путь. 

     Однажды на Карамельку и Крекера напал подосланный Вафлей разбойник Печенье-с-орехами, который стрелял (чем бы вы думали?) орехами. Хорошо, что друзья успели спастись и прибежать в Царство Вкусняшек, где рассказали царю Батончику о коварных замыслах мачехи. И тогда все сладости собрались и выгнали злую Вафлю из царства.

     А Принцесса вышла замуж за Крекера. На свадебный пир во дворец были приглашены все-все, включая бедняков.

     И все жили долго и счастливо, потому что добро всегда побеждает.

Открытка сделана на основе рисунка Корнауховой Виктории (2011г.)

 Продолжение сказки здесь

24.08.2012 · Ira · 2 комментария · Просмотрено 6 097 раз  · Добавить комментарий
Метки: , , ,  · Рубрики: Открытки, Проза, Творчество, Юные дарования

Великолепная рыбалка (Глава X из книги «Рыжее чудо»)

    Сегодня мы публикуем рассказ "Великолепная рыбалка" (глава из книги "Рыжее чудо") нашего постоянного автора Игоря Лабутина. Прообразом реки и её окрестностей (природы), описанных в рассказе, послужила река Емца (Архангельская область).

            Ты-дык, та-так; ты-дык, та-так – стук вагонов по рельсам навевает сон.
            Таракан Мартин уютно расположился в коробочке для рыболовной наживки, уложенной в Ванин рюкзак.
            За окнами поезда ранняя темень осени окутала мокрый лес. И только жёлтые листья подсвечивают изнутри туманную синеву вечерних сумерек таинственным и вечным огнем прощания. Оборвавшись с веток, листья пытаются кружиться, полагая, что настал момент истины их огненного карнавала. Но холодный дождь наводит свой порядок, прибивая самонадеянных танцоров к земле. Деревья, освобождаясь от летних одежд, остаются на ветру в одной подмоченной коре – черной, коричневой или берёзовой. Вряд ли им это нравится, но осень надо пережить, чтобы всё начать сначала, едва вернётся весна.
            Ближе к северу растительность становится скромнее и строже. Она меняется, жертвуя в своей палитре мягким полутонам яркие цвета, и только жёлто-красные костры осени, полыхая в листве, не подчиняются никаким правилам, да ещё алые капельки рябины – лесная кровь.
            Поезд мчит, сменив электровоз на тепловоз, потому что кончились провода. А вокруг бесконечный лес. Удивительно, породы деревьев ещё те же, но вид тайги уже другой, и впечатления другие. Скудеют белоствольные березняки, уступая место ельникам, а ели, оставаясь высокими, теряют свои густые широкие подолы, принимая форму узких прореженных внизу пирамид. Природа перестаёт быть по-южному расточительной и размашистой, а начинает экономить на всём, внимая короткому, жадному на тепло лету и длинной холодной зиме.

            За вагонным столиком, сдвинув к окну бутылку пива и надломанный круг колбасы, играют в карты мужики. А колёса стучат свою вечную мелодию. Если долго вслушиваться, в их перестуке чудятся слова и даже фразы. Для кого-то это колыбельная, а кому-то слова прощания, которые остались на перроне, но врезались в душу и стучат рефреном в висках, а сердце от ноющей боли начинает сжиматься в такт бегущим по стыкам колёсам: тук-тук, ты-дык; тук-тук, та-так…
            
            Пассажирский Москва-Архангельск останавливается едва ли не у каждого столба на пути к холодному морю. Словно паровозик из Ромашково, чинно и радостно кланяется каждому из этих мест, похожих друг на друга, но совсем разных, самобытных: деревянным постройкам, дремлющим на ковре из прелой листвы в объятиях жёлто-зелёного леса, птицам, собакам, грибным полянам, чистым речкам и сказочным ягодным болотам под невысоким северным небом, – и от этого поезд кажется особенно родным.
            Вот, он замер у очередного полустаночка. Тут нет вокзала, нет платформы, а только приземистая бревенчатая постройка, внутри которой  разгорожены билетная касса с окошком и собственно «зал ожидания»:  комната со скамьями вдоль стен. Есть ещё тумбочка и бачок для воды, а в углу белёная печь с охапкой дров. Удобства в виде щелястого, обитого горбылём туалета присутствуют на улице.
            Из вагона суетливо ссыпаются на щебёнку тётки с узлами и сумками. Следом прыгает молоденький солдатик в начищенных сапогах. Под его распахнутой шинелью свои и чужие значки солдатских доблестей. А ещё там виден нелепый парадный аксельбант, нацеленный свести с ума местных окающих девчонок. Этот приехал на побывку, и он счастлив в отличие от усталых тёток с поклажей, возвратившихся из «цивильных» мест с покупками – дешёвыми тряпками и обувью для перепродажи на местном базарчике к общему благу покупателей и продавцов.
            Поезд едва остановился, а в накуренный тамбур общего вагона уже лезет подвыпившая компания с рюкзаками и ружьями в чехлах. Эти используют пассажирский для местного сообщения. Они сойдут часа через три-четыре в глухих местах лесного, речного и озёрного раздолья русского севера. А пока будут весело общаться, закусывая водочку крутыми яйцами, луком и салом на хлебе. Они втискиваются в забитые людьми полки, где  теснота по-жизни не обида, а лекарство от одиночества, тоски, скуки и жадности. Их ожидает лес и греет ожидание удачи.
            А вот, расстаются влюблённые. Их торопит проводница – поезд вот-вот тронется. У девчонки текут слёзы…
            Мужики, среди которых Ваня, всё также режутся в карты, а его усатый друг смотрит в окно из клапана рюкзака, где аккуратно лежит его персональная «кабина» с вырезанными дырочками. Иногда Мартин со второй полки поглядывает вниз – ему отсюда видны карты на руках у игроков, и становится смешно, когда кто-то из «царей природы» делает глупый ход.

            Ваню в кои-то веки пригласили на рыбалку, и не куда-нибудь, а в романтические дали. На юге Ваня бывал, по морям поплавал…
            –…А тут Север! Не крайний, но самый что ни на есть правильный – просторы, дивная природа! – Ванин приятель Тимоша, не скупясь, расхваливал «сказку», где прошло детство. – А что за люди: простые, душевные!
            Тима сыпал словами дальше и дальше, убеждая Ваню провести отпуск в северном раю:
            – А рыбалка?! Конечно, не то, что во времена Сабанеева, но остались ещё редкостные места – сам увидишь! А клюквенные болота, брусничные поляны, черничники, грибы, ондатра?! Эх…
            Ваня поначалу помалкивал и отшучивался. Он вовсе не был лесным человеком, к рыбалке и охоте относился никак, предпочитая уют пыльного беспорядка лаборатории. Тут его душу радовало всё: приборы и приборчики, баллоны и баллончики, отвёртки, гайки, магнитики, а ещё книги и мечты. Но, подумав хорошенько, Иван решил-таки изменить себе, попытавшись изменить себя. Он рассудил, что вот так и вся жизнь за столом пройдёт… И согласился на «афёру».
            Мартин тоже согласился.
            Но в этот раз он поедет с Ваней один! Не дамское это дело – рыбалка.
            А если серьёзно, Эсмеральде хватало забот с подрастающим поколением. Странная тараканья семья не отпускала от себя детей и внуков, заботясь обо всех до полного взросления. Этим она разительно отличалась от сородичей, для которых сценарий естественного отбора, обкатанный в веках, не оставлял времени на воспитание: всё вверялось инстинктам и судьбе. А вот, рожать природа велела много и беспрерывно: слабые сгинут, сильные выживут, их должно быть много.
            Любимая дочь, умница Ассоль тоже была при деле: помогала матери, училась сама, занималась с малышами.
            Повзрослевших сыновей Мартин звать с собой в очередное путешествие даже не подумал. У тараканьих подростков был переходный возраст и свой круг общения, определявший круг их интересов. На взгляд Мартина, этот круг интересов был слишком узок. Однако мудрый глава семьи не собирался навязывать балбесам своё видение мира – в этом возрасте набивают шишки сами, а родителям остаётся молить Создателя, чтобы шишки эти были не столь ужасны, а дурной период скорее закончился.
            Тима, не будучи близким другом Вани, не подозревал о дружбе с тараканами. Узнав, не хотел верить в «рыжее чудо». Но познакомившись с прелестной семьёй ближе, был очарован, и кандидатура Мартина в качестве участника путешествия была им безусловно одобрена.
            Сам Мартин втайне побаивался прожорливых рыб, но внушал себе бодрые мысли. Смелым и Бог помогает. Попадая вечно в истории, таракан выпутывался, но оставались яркие воспоминания. И действительно, было, что вспомнить в череде его «подвигов». Мрачная утроба синхрофазотрона,  заложники и спецназ, «зелёные человечки» и тараканы-парашютисты, железный маньяк-терминатор, каннибалы-пипы и светящиеся свинки, страхи Зазеркалья и ужасы оборотной стороны портала во дворе института – приключения вполне достойные вершителей тараканьей истории. Вы не поверите, но о них даже в тараканьих школах на уроках рассказывают!
            –…Какие-то пресноводные ры-бы! – гримасничал отважный таракан, бодрясь не ощущать себя наживкой. – Пусть, эти пучеглазые во все времена бессовестно сглатывали братьев-насекомых. А теперь Я буду ловить рыб и есть уху, обсасывая  плавнички!
            Но Мартин не умел внушать мысли на расстоянии, поэтому рыбам было ни жарко, ни холодно.

            Похлопотав на работе, Ваня выправил отпуск одновременно с Тимой.
            Взяли билеты в плацкартный вагон пассажирского поезда. Так было дешевле, да и не останавливались скорые поезда у нужного «столба».
            Двинули налегке: снасти, одежда и всё остальное для рыбалки и лесных ночёвок ожидало их на месте — так заверил Тима! Исключение составила пластиковая коробочка для наживки, которую Ваня прихватил с собой специально для Мартина. Таракан сидел в ней вовсе не в качестве наживки для рыб – упаси боже! Это были его личные апартаменты в походном исполнении. Ездил он в этой коробочке в рюкзаке на Ваниной спине, словно раджа в беседке верхом на слоне. Мартин входил в коробочку и выходил оттуда, когда вздумается через окошечки-дверки, проделанные Ваней в пластиковой крышечке.
            Поскрипев железными суставами, поезд встал на маленькой станции, не доехав километром семь до моста через реку, которая ниже по течению вливалась живой артерией в огромный организм космодрома, пересекала его территорию и, смешавшись с водами Северной Двины, впадала в Белое море.
            Железнодорожный мост местные кратко звали «железный». Рядом с мостом на берегу реки как раз и стоял посёлочек, где прошло детство Тимоши. Сейчас тут хозяйничал его старший брат Борис Борисович, пожизненно привязанный к местной природе глубокой взаимной любовью. Постоянно жить у реки он не мог – тут, после того, как съехал леспромхоз, не было работы.
            Работал Борис начальником участка в промышленном посёлке неподалёку, где и жил с семьей. А сюда наезжал рыбачить. Используя любую возможность, он часто и подолгу гостил в родительском деревянном домике. Тут было всё: мотор, снасти, инструменты, одежда, запасец бензина и, конечно же, лодка. А рыбу можно было таскать из реки чуть ли не у порога – домик стоял на самом берегу. Но в посёлок повадился рыбнадзор. Ловить сетью на видных местах стало опасно. Рыбными инспекторами работали те же местные – сплошь кумовья и знакомые. Однако, встреча «при исполнении» не сулила ничего, кроме отобранных снастей и выписанных штрафов – все держались за свою работу, «ничего личного». Тем не менее, когда Боря хотел размяться и подёргать мелочь удочкой, он смело садился в лодку, выпихивался к ближайшим перекатам и там вставал на якорь: в воду летел чугунный утюг на верёвке. Ловил он нахлыстом на мушку. Мушек вязал сам, приматывая конский волос к цевью крючка цветными нитками. Обловив перекат, он сплавлялся к следующей мели, коих было множество. Так он мог, не уплывая от дома, наловить ведро некрупной рыбы семейства лососёвых. Только не делал этого. Ловил без жадности, на еду. Он знал и чувствовал реку и рыбу, как никто другой. Это признавали все.
            Кроме хариуса, тут попадались сиг и мелочь сёмги в цветных крапинках, которую почему-то называли «форельки». Добыча лакомая и вкусная, но опасная. Штраф был одинаково велик, что за взрослую сёмгу, что за молодь меньше ладони. Но тут ловили все и во все времена – этим  жили, питались. Не хулиганили – не брали лишнего. Реку не гадили – берегли. Рыбы водилось много, и она без проблем восстанавливалась. Так было. Но давно. А теперь благородная рыба стала исчезать, и не стараниями рыбаков, нет. Вырождалась она от убитой экологии, сливов «химии», кислотных дождей и прочей дряни, а её место занимали огромные склизкие бычки и всякая сорная мелочь, которую местные называли колюхи (колюшка) и мескозобы (пескарь).

            Для того, чтобы рыбачить по-настоящему, выезжали на два-три дня вниз по реке вглубь огромной территории космодрома. Там были прекрасные рыбные места, и рыбнадзор не докучал. Пускать инспекторов на режимную территорию для администрации космодрома значило бы признать, что незаконной рыбалкой тут могут заниматься свои военнослужащие, поскольку никого посторонних тут быть «не может». Военные, бывало, действительно «хулиганили» –  ловили сетями в нерест и даже глушили. Но это являлось не правилом, а исключением.
            Гражданские из местных старожилов правдами-неправдами всегда проникали в эти заповедные места. Военные, знавшие их, закрывали на это глаза. От исконных северян, которые тут с детства, нельзя было ждать чего-то дурного, наоборот, о чужих на реке они будут знать первыми и предупредят, если что. И рыбой, которая у хорошего рыбака всегда есть, поделятся с солдатами – угостят, или обменяют без обид у местного начальства на что-то нужное себе (списанный спирт, бензин, химзащиту). Любили военные местных рыбаков за доброту и человечность. Рыбаки платили тем же персоналу космодрома, который позволял им кормить семьи.
            А река была чиста, сказочно красива и сама по себе очень интересна. В верховьях с очень быстрым течением её подпитывало множество родников. Поэтому она не замерзала, хотя находилась на 63 параллели. В среднем её течении вместо льда появлялась лишь шуга, которая плыла по реке. А ледостав происходил только в нижнем течении, ближе к устью, но ледохода не было, хотя он должен быть из-за географического положения. Вместо ледохода в конце апреля на реке возникали вращающиеся воронки, вокруг которых постепенно таял лёд. Таких рек в мире только две, и природа этого чудесного явления до сих пор не изучена.

            Но вернёмся к гостям. Поезд постоял у полустаночка всего-то минуту. Путешественники сошли и заторопились на стоящий поодаль рейсовый автобус, который приходил сюда из посёлка ко времени прибытия поезда.
            Борис встретил брата с Ваней по-северному, радушно. День на отдых, акклиматизацию, и в путь – вниз по реке! На въезд в запретную зону «чужих» на всякий случай имелся пропуск, который выправили якобы для сквозного проезда командированных через режимную территорию в дальний леспромхоз.

* * *

            Борин «заповедник» в Зоне был устроен основательно, с любовью. Там было всё, что душе угодно. Живописная излучина реки. Под крутым откосом – глубины. Тёмная спокойная в этом месте вода скрывала глубокие ямы, в которых стояла большая рыба. Чуть поодаль по низким травянистым берегам и островкам тянулось царство ондатры.
            На возвышенности за откосом стояли лёгкий шалаш и тёплая землянка с топчаном и печью-каменкой, а попросту, кучей больших голышей с полостью для дров и чугунным котлом сверху – на случай бани. За грибным лесом простирались «сухие» ягодные болота. За болотами начиналась гладь воды – небольшие озёра. Рыбы там не было, но было красиво и очень тихо. И ягодно.
            Ниже по течению, вдоль реки стояли на отдалении друг от друга стартовые площадки. Рыбаки называли их «старты» и давали свои порядковые номера, как приметным вехам. Бетонные сооружения были красивы своей суровой мощью, но в окружающую природу не очень вписывались. Более того, наносили реальный вред экологии выбросами газа, утечками топлива и эксплуатационных жидкостей (кроме разве что спирта, который почему-то никуда не утекал и не сливался, даже использованный, а если исчезал, то интеллигентно и без вреда для леса – в «лужёных глотках» крепких мужиков).
            Громадный по территории космодром включал космические стартовые комплексы, с которых уже почти 40 лет выводили на орбиту «Союзы», а также крупный военный полигон, на котором производились испытательные, учебные запуски межконтинентальных баллистических ракет. До недавнего времени это были модификации «Тополя».
            Тут, если повезёт, можно было наблюдать старт ракеты-носителя из-за недалёкого леса. Только приближаться было нельзя. Пуски производились здесь с давних времён. Тёма помнил, как наутро после вечернего гукающего гула в небе, давившего на уши и заставлявшего вздрагивать их старенький домик, по радио сообщали стандартное: «В Советском Союзе успешно произведён очередной запуск… Выведен на орбиту спутник связи «Космос…» – далее шёл порядковый номер изделия*.
            Со временем излишняя секретность ушла. Аналогичные сообщения в прессе приобрели другой формат. «В понедельник такого-то числа в 20.00 московского времени с пусковой установки 2 площадки 16 космодрома такого-то боевым расчетом КВ успешно проведен пуск ракеты-носителя среднего класса «Союз-У» с космическим аппаратом серии «Космос», который будет работать в интересах Минобороны РФ. Общее руководство проведением пуска осуществлял командующий Космическими войсками генерал-лейтенант такой-то. Старт ракеты-носителя прошел в штатном режиме. В 20.03 московского времени ракета «Союз-У» взята на сопровождение средствами Главного испытательного центра испытаний и управления космическими средствами (ГИЦИУ КС) имени Титова. Целью запуска космического аппарата «Космос» является наращивание российской орбитальной группировки космических аппаратов военного назначения».
            Мартину всё это было безумно интересно. В детстве он, как и все тараканы, мечтал стать космонавтом. В Космос же брали кого ни попадя: глупых собачек, женщин, миллионеров. Взять на борт настоящего боевого таракана никто не догадался. А сами они, будучи от природы скромны, в отряд космонавтов не просились. Хотя и прыгали с самолётов без парашюта. Как можно не понимать, что тараканы живут на Земле уже 300 миллионов лет. Тут ещё не было ни собачек, ни Адама с Евой, ни их змея-искусителя, а тараканы были и сохранились, несмотря ни на что, в неизменном виде, и это о чём-то говорит! Мартин был уверен, что спокойно долетит до Марса. Ему бы с собой немного воды, хлебушка с котлетками и упаковочку ароматного нитроглицерина – для настроения.

            Спуск по реке, изобилующей мелями, занял четыре часа. Рвали шпонку. По дороге Ваня и Мартин впервые видели, как реку переплывала белка. Необычайное зрелище: над водой милая головка с поджатыми ушами и роскошный совершенно сухой хвост, а за ней – расходящиеся следы на воде, словно это не белка, а ондатра.
            Добравшись до места, перво-наперво поставили сети, затем обустроили лагерь. После ужина под водочку долго сидели у костра, разговаривали и просто молчали, вдыхая печную свежесть. Стемнело неожиданно быстро, а в темноте делать было нечего. Мартин смотрел на звёзды и вспоминал Эсмеральду. А ещё вспоминалась Ванина космическая частица, когда упала звездочка.

            Рано утром мимо лагеря протопали к болоту молодые бойцы. Им было приказано заготавливать ягоды. Боря тормознул солдат, угостил куревом и сговорился забрать у них на обратном пути излишки клюквы, не даром, конечно. Он так любил рыбалку, что не желал тратить время ни на что другое, а сбор ягод требовал много времени. Их следовало добыть, чтобы жена не ворчала.
            Холодный утренний ветерок согнал остатки сна, и разбудил азарт. Вскипятив по-быстрому чайку, поплыли проверять с ночи сети. В лодку сели двое, не считая таракана. Тима подгребал, Боря выбирал сеточку. Мартин впервые видел это волнующее рыбака действо: выбирая сеть, вначале чувствуешь, а потом видишь всплывающую из мутной глубины застрявшую в тенетах рыбину. С уловом повезло. Попутно Боря надергал хариусков к обеденному супу. Когда солнце стало высоко, клёв пропал. Рыбаки вернулись в лагерь, где их ждал с начищенной картошкой Ваня.
            Послеобеденный отдых нарушил треск сучьев. Возвращались с болота бойцы. С видимым удовольствием они свалили с плеч на мшистый лесной ковёр набитые ягодой ёмкости и подсели к тлеющему костру скоротать время до прихода за ними лодки, а заодно, пристроить взаимовыгодно излишки клюквы, как договаривались.
            Борис разлил по кружкам остатки водки и, крякнув: «За ягоды», потянул свою кружку к остальным. Водки было мало, но выпили с удовольствием и закурили.
Мартин из своего укрытия с интересом разглядывал ребят в форме. Они чем-то отличались от тех ретивых, которых насмотрелся в Псковской зоне. Эти были скромнее и приветливее. Может быть, играло роль отсутствие оружия, а может, уважение к Борису, о котором наверняка слышали. А скорее всего, тут было другое. Здесь на людей, даже на тех, кто приехал служить из других мест, накладывало отпечаток ласковое влияние Севера, его спокойствие, раздумчивость, незлобливость, и люди неуловимо менялись.
            Попасть «на ягоды» у солдат-срочников считалось везением. Бездельничать на заготовке, конечно, не будешь – не выполнишь норму. Но в болотной глухомани они были предоставлены сами себе и могли отдыхать от приевшегося подчинения чужой воле. Сюда, учитывая неофициальный характер кампании, отбирали «стариков» или дембелей из тех, кто умел держать язык за зубами. Вручив тару и сухой паёк, их забрасывали на болота заготавливать для начальства клюкву. Ягоды нужно было много. Кроме местных командиров, уважало витамины и столичное начальство – в министерстве да по штабам. Им везли отовсюду экзотические подарки натурой, что кто мог: рыбу, ягоды, грибы, кедровые орешки, мёд…
            Утром ягодников забрасывали на левый берег, где за леском прятались подсохшие, щедрые на клюкву болота. Ближе к вечеру за ними возвращалась моторка. Желая спроворить маленький личный бизнес, дембеля с удовольствием реализовывали «излишки» ягод – было бы кому. А для того, чтобы излишки имели место, трудились с удвоенной энергией.
            Закусив водочку остатками холодной ухи, солдаты погорчились чаем и откланялись.
            Борис, рассчитавшись за ягоду, решил лично проводить гостей, а заодно почеломкаться со знакомым прапорщиком, который заберёт солдат. Подмигнув заговорщицки друзьям, Борис прихватил сёмгу из утреннего улова, а также Мартина, который инкогнито залез под воротник его куртки, и ушёл с бойцами к реке.

            Моторка уже ждала. Их встретил прапорщик – тот самый, Борин знакомый. Несмотря на относительную молодость, он производил впечатление тёртого калача, крепкого на тело и с «царём в голове». Это читалось по его виду и во взгляде с нагловатой хитрецой. Бегло оглядев солдат, он широко заулыбался Борису, приметив в бумажном мешке рыбину. Обнялись. Подарок перекочевал в моторку, а взамен из-под скамьи появился заплечный солдатский мешок.
            – Вы тут грузитесь, а я скоро! – Прапорщик сделал солдатам строгое лицо, кинул мешок на плечо и на пару с Борисом отбыл в гости к рыбакам.

            Поздоровавшись, гость стрельнул глазами на короб с клюквой и хитро спросил:
            – Ну, и как нынче ягода?
            – Да вот, набрали маленько, та-ам, на дальнем болоте – ответил за всех Тима и неопределённо двинул рукой в сторону леса. Врать он не умел.
            Прапорщик согласно кивнул:
            – А вот, мы сейчас это дело и спрыснем!
            Он развязал свой мешочек и вытащил пластиковую квадратную ёмкость литра на два. Через полиэтилен было видно, что баклажка наполнена прозрачной жидкостью под горлышко.
            – Пластик пищевой, без вони! – Прапорщик ласково огладил тару и плеснул спирт по малу в живо подставленные кружки.
            Тима, глядя на старшего брата, отважно задержал дыхание, зажмурившись на выдохе, и быстро проглотил спирт. Тут же спокойно и глубоко втянул воздух, запил ожегший гортань огонь ключевой водой и фирменно крякнул. Ваня не стал геройствовать и под насмешливым взглядом прапора разбодяжил в своей кружке водой. Тёплый, разбавленный спирт показался ему не очень противным – лучше, чем в родном институте.
            Заметив позитивную реакцию на качество продукта, прапорщик заверил:
            – Пейте смело, этим золотые контактики промывают. Чистяк, медицинский!
            Обсосав на закуску рыбий плавник и выпив холодной юшки, он засобирался.
            – Хорошо тут с вами, но дембелей везти надо. Им ещё ягодки перебирать.
            Гость закинул опустевший мешок на плечо, пожал протянутые руки и потопал к реке.
            У обрыва он оглянулся, хитро улыбаясь.
            – Эх, тару-то жаль – уж больно хороша! Дарю, пользуйтесь! – донеслось к костру. И вслед уже серьёзно. – Вы там, это… На выезде если ловить надумаете… Рыбнадзор вчера видели. Сюда-то они не сунутся!

             Вернувшись от реки верхом на Боре, Мартин смекнул, что ничего вкусного не будет и решил где-нибудь уединиться. И вдруг почувствовал Запах! Ах, это был он – запах нитроглицерина. «Аромат» долетал от мешка прапорщика флюидами вместе с ветерком. Вокруг резко пахло дымом, ухой, спиртом, сапогами, но если бы запахов было ещё в сто раз больше, то и тогда Мартин выделил среди них этот – единственной и неповторимый!
            Словно кот на валериану, Мартин, огибая кострище и людей, засеменил между травинками к рюкзачку – разобраться на месте с источником дивного запаха. Позабыв осторожность, таракан залез по брезенту прямо к приоткрытой горловине мешка, перелез через край,  рассмотреть, что внутри. Как раз в этот момент прапорщик встал, подобрал свою торбу и, затянув верёвкой горловину, повесил на плечо.
            От рывка Мартин сорвался и оказался на дне мешка. Волнующий запах внутри был ещё сильнее. Видимо, тут недавно лежала аптечка с лекарствами. Но Мартину уже было не до лакомства. Он пытался выбраться. Мешок был затянут не плотно, но таракану не удавалось достигнуть края горловины: его, то стряхивало, то зажимало складками брезентовой ткани, потому что хозяин болтавшейся поклажи скакал по тропинке. У реки прапорщик кинул «пустой» мешок в лодку солдатам и, оттолкнув моторку от берега, прыгнул в неё сам. На глубине он завёл мотор, и гружёная посудина, задрав нос, неспешно поплыла, держась стержня неглубокой, но быстрой речки.

            Мартину ещё повезло: прапор не подстелил мешок под попу. Таракан таки нашёл выход и незаметно выполз на борт лодки, чтобы осмотреться и совершить побег. Осмотрелся. Ничего радостного в сплошной воде вокруг не нашёл. Зато лодка зацепила винтом мель. На оси ударившего камень гребного винта сорвало предохранительную шпонку, и лодка потеряла ход, застряв дном на камнях.
            Прапорщик, матерясь, погнал солдат, у которых имелись герметичные костюмы (штаны-сапоги) химзащиты, в воду. Бойцы волоком потащили лодку по мелководью к берегу, схватившись за её борта с противоположных сторон. Один из них споткнулся о камень на дне реки, да так неудачно, что потерял равновесие и навалился снаружи на борт лодки. Гружёная моторка низко сидела в воде, и под весом упавшего солдата зачерпнула бортом воду. Не перевернулась она лишь благодаря царапающим дно камням… Мат прапорщика потряс верхушки сосен, но Мартин его уже не слушал, так как был смыт за борт, и быстрое течение тащило его по реке.

            Речная вода была чистой и, в общем-то, вкусной. Но если хлебать её в больших количествах  –  совсем не лучше воды морской. Тут не было волн, но рябь сменяла перекаты. К тому же вода была очень холодной. Вскоре Мартина вытащило на спокойный плёс, но он не успел перевести дух, как на него кинулась из глубины большущая щука. Позариться на маленькое тельце её заставила большая жадность.
            Рыба разинула огромную зубастую пасть, и словно всасывала онемевшего от страха Мартина… Ощущая добычу практически во рту, щука приготовилась захлопнуть пасть, но не смогла этого сделать. Мышцы, управляющие челюстями, свело судорогой, и щуку стало тошнить. Мартин, вместо того, чтобы быть проглоченным, вылетел из ужасного места, словно пробка – был исторгнут вместе с потоком воды, с которым наруж у выплеснулся ещё не переваренный, проглоченный только что обед хищницы – пара рыбок, которые, к счастью, оказались ещё живы и слабо трепыхались.
            Щуке стало обидно. Умей она плакать, речная вода превратилась бы в огуречный рассол. Рот рыбины чуть погодя закрылся сам. Но она осталась в смысле обеда ни с чем. Кроме того, у неё напрочь пропала охота глотать эту мерзко шевелящую лапками рыжую гадость, плывущую поодаль. Один вид ЭТОГО, напоминавшего цветом ТО, теперь вызывал у щуки дурноту и рвоту.

            Мартин понял, что его выручил кто-то из своих.

            Приглядывать на расстоянии за аурой отца, установив односторонний телепатический контакт, была очередь Ассоли. Вначале всё было спокойно, и это фоновое спокойствие почти не отвлекало её, позволяя заниматься другими делами. Но всё изменилось, как только на отца бросилась щука. Вброс адреналина и резкое изменение биохимического состава крови скачкообразно повысили тонус мышц. Сердце Мартина забилось с утроенной скоростью, а центральная нервная система включила собственный «форсаж» – ввела в действие скрытые ресурсы, противопоставив их внешней угрозе. Вспышка биологической энергии сопровождалась несоизмеримым в понятиях привычной материальной физики выбросом в окружающее астральное пространство квантов излучения специфического спектра, рождённого сверхбыстрой вибрацией атомов, со скоростью превосходящей свет, и это было зафиксировано за девятьсот обычных километров чуткой Ассоль. В следующий момент времени она, сделав усилие, сумела телепатически, через астрал войти в сознание отца и «видеть» его органами чувств… Опасность была рядом. Она была живая, и от неё исходила слепая жажда утолить чужой плотью собственный вечный голод. Но именно в том, что опасность была живой, заключалась её слабость. Незамысловатый нервно-мышечный механизм щуки управлялся не разумом, а рефлексами. Мозги рыбины не имели защиты от влияния извне, их можно было даже выключить. Но умница Ассоль не стала подавлять главный рефлекс хищницы – глотать, а наоборот, многократно усилила его, в результате чего в желудок рыбы, не получивший вожделенную порцию органики, от жадности хлынула вода, и сработал рвотный рефлекс. А мышцы разинутой пасти хищницы Ассоль на время блокировала.
            Щука лишилась добычи, и у неё болели челюсти. Но ничего страшного не произошло – ей и не думали вредить. Глупо мстить природе.
            Гроза водоёмов с позором и в смущении уплыла, едва закрылась пасть. Две маленьких рыбки, пришли в себя. Не до конца веря в чудо спасения, они робко подёргали плавничками, убедились, что находятся не в раю, и уплыли восвояси.
            Мартин отчего-то снова вспомнил знакомую муху из синхрофазотрона и, не дожидаясь новых неприятностей, что было сил погрёб к берегу. Ко всему прочему, он замерзал. На счастье, над плёсом подул попутный ветерок, который быстренько отбуксировал легонького, так и не промокшего таракана, на манер пушинки, к правому берегу реки. По дороге Мартин пару раз видел в воде тени, которые двигались к нему, и его маленькое сердце уходило в пятки, которых у него было целых шесть. Мартин про себя молил рыб не глотать его, взамен клятвенно обещал им никогда больше не ездить на рыбалку и не кушать ухи. Плотоядные рыбки действительно отворачивали и уплывали, но явно не под действием молитв Мартина. Ассоль помогала непутёвому папке и сейчас, внушая рыбкам, что это плывёт, извините, какашка.

            Берег, к которому Мартина прибило ветром, не был обычным. Трава тут росла какая-то нездоровая, местами подсохла. Было видно множество натоптанных, частью заросших тропинок, а на противоположном берегу Мартин, когда ещё барахтался в воде, заметил непонятные, окислившиеся от времени обломки.
            В этом месте река текла в низине. За границей поймы – большой поляны, заросшей осокой желтоватого цвета и усыпанной большими камнями-голышами, уходил кверху склон местности, который венчало мощное сооружение из очень толстых бетонных плит. Сооружение не было таким уж громадным, но давило на психику ощущением фатальной неизбежности чего-то чуждого и нехорошего для этого нежного леса и его живых обитателей.
            Бетонный стол торцом монолитного бетона торчал над обрывом, а со стороны реки подпирался мощными опорами, уходящими в землю, оставляя открытой тёмную полость под собой. Казалось, это, находящееся в явном отдалении сооружение нависло непосредственно над голубой лентой живой реки, и собирается надвигаться ещё и ещё, чтобы задавить безмерной тяжестью замшелого бетона всё сущее вокруг, перед тем, как сжечь.
            На верхней плоскости стола в объятиях стальных ферм тянулась вертикально вверх огромная серебристая ракета, контуры которой были хорошо знакомы по репортажам из далёких степей Байконура.
            По периметру стартового стола высились мачты с прожекторами, которые, несмотря на палящее послеполуденное солнце в небе, горели вовсю. Часть прожекторов смотрело на реку и слепило Мартина. Ни колючей проволоки, ни охраны, ни обслуживающего персонала видно не было, а только мрачный стол, блестящая ракета и ослепительно-жёлтые прожектора. А ещё зловещая тишина в нише газоотражателя, из чрева которого при запуске маршевого двигателя первой ступени низвергнутся со сверхзуковой скоростью в сторону реки раскалённые до 3000 градусов злобные струи белого пламени. Конечно, берега они не сожгут, но горячий ветер и оглушительный рёв вполне могут стать таракану реквиемом. Подобное Мартин видел по телевизору и вовсе не хотел быть высушенным раскалённым ветром и потерять слух.
            Ракета, между тем, парила. По её корпусу от клапанов сброса давления криогенных компонентов топлива стекали облака туманного белого пара. На снеговой шубе бака третьей ступени, заправленного жидким кислородом, уже была нанесена традиционная надпись тёплыми от человеческих ладоней перчатками по инею: «Таня». Часть ферм отошла. Всё свидетельствовало о высокой степени готовности к старту.
            Было очень  интересно, если бы не страшно. Суровая красота происходящего пленяла. Но страх победил окончательно, когда в довершение к виду зловеще-чёрной, наполненной прямо-таки ощутимой злобой дыре газоотражателя и обожжённых проплешин травы, вспомнились обгоревший обтекатель, валявшийся на противоположном берегу, и трагическая судьба известного главкома РВСН на Байконуре.
            Мартин, слабо надеясь на скорость своего передвижения по земле, прыгнул обратно в реку и отчаянно поплыл по течению, которое даже тут, на плёсе, многократно превосходило скорость фирменных тараканьих бегов.
            Оставалось уповать, что его, во-вторых, не утащит ветром обратно; в-третьих, не съедят рыбы. И во-первых – главных, что у него есть в запасе время до начала огненной бури, без чего всё остальное лишалось смысла.
            Ветер был Мартину, к сожалению, не подвластен. Бороться с ним на плаву бесполезно. Оставалось помолиться Богу, чтобы этот ветер был попутным, либо его вообще не было. Спастись от прожорливых рыб крохотному пловцу было не легче, чем спорить с ветром. Но тут, кроме как надеяться на помощь своих продвинутых дам, Мартин должен был попытаться хоть что-то придумать сам. И он, оглядевшись, придумал это самое что-то. Подгрёб к попутной щепке, забрался на неё и замер, собираясь использовать деревяшку в качестве маскировки и защиты снизу. Ну а, с резервом времени ему просто повезло: наверху только-только начался отсчёт получасовой готовности.
            Бог помог частично: ветра не было – ни плохого, ни хорошего.
            Щепка исправно выполняла отведенную функцию: снующие внизу рыбёшки не обращали на неё никакого внимания… Мартин с ужасом представил: если бы щепки не было, эти милые мальки сначала пооткусывали бы ему ноги, а затем утопили заживо в реке!
            Но тут появилась новая, не менее грозная опасность – на этот раз сверху.
            Над щепкой на небольшой высоте зависла чайка. Мартин замер, ставши ни жив, ни мёртв! Птица была, конечно, не так грозна, как готовая к старту ракета или же щука, но ей тоже хотелось кушать.
            Таракан уже готовился нырнуть под щепку, выбирая из двух зол, как ему казалось, меньшее, но пронесло. Чайка, не заметив его, пролетела дальше и вырвала из воды малька, а Мартин возблагодарил Создателя за инициативу спасения от птиц, о чём таракан забыл своевременно помолиться. И ещё он позавидовал американским сородичам, вспомнив заметку в журнале «Вокруг света» о том, что перед запуском Discovery сотрудники NASA отлавливают всех птиц на мысе Канаверал.

            Тем временем, наверху последней отошла кабель-мачта, оставив голую ракету в автономном режиме. В притихшем эфире и по громкой связи отрывисто звучало: «Есть переход на бортовое питание пакета. Пуск. Зажигание». «Всё, пошла!» Команды торжественным аккордом завершали напряжённый труд восьми сотен человек.

            Чудовищный грохот, едва ослабленный небольшим расстоянием, бил по слуховому аппарату Мартина пакетами низкочастотных пульсаций: «Бу-бу-бу». Небо сзади на несколько секунд осветилось факелом, который показался ярче солнца. Затем скальпель пламени длинным бело-оранжевым жалом взрезал ставший густым воздух и, ускоряясь, взмыл вверх. Высоко в небе засиял, пробивая осеннюю дымку, фирменный крест рвущей пространство пятёрки маршевых двигателей, которые разгоняли блиставшую в солнечных лучах, но уже не видную с земли тридцатитонную «мечту». Вид огненного креста был созвучен настроению Мартина, промыслом Божьим успевшему отвалить подальше от смертельно красивого человечьего действа. Горячий ветер пролетел стороной. А прохладный и попутный &‐ лучше поздно, чем никогда – радостно проснулся и ещё быстрее погнал щепку с полуоглохшим седоком дальше, вниз по реке.
            Течением, а может быть, и чьей-то волей, тараканий ковчег уверенно затащило в довольно большой затон и, прибив к деревянным мосткам, потащило вдоль них. Мартин вовсе не собирался сплавляться до Белого моря. Он быстренько соскочил на мостки и мысленно отдал честь спасшему его и теперь отплывающему плавсредству, которое, достигнув моря, вполне могло разделить загадочную судьбу Летучего голландца, только что без романтики вечных парусов.
            На берегу Мартин с опаской огляделся. Ничего похожего на огнедышащего серебряного дракона тут не было. К деревянному настилу вдоль затона было пристёгнуто цепью несколько моторок. Невдалеке на опушке леса стоял длинный барак, сложенный из деревянного бруса, а вдали виднелась одноколейная железнодорожная ветка. Она выходила прямо из леса и, миновав открытое место, снова исчезала среди елей.
            Мартину сильно хотелось есть. Он привык к человеческой пище, и попытки глотать подножный корм – грибы и другие частички лесной органики приводили к расстройству его пищеварения. Поэтому Мартин решил не упускать шанс, и направился прямиком к бараку в надежде «позаимствовать» хотя бы хлебных крошек.
            Таракан протопотал больше полпути к бараку, когда дверь в нём распахнулась, и на крыльцо вышли двое людей – военный и гражданский, в которых Мартин с удивлением признал давешнего прапорщика и Бориса Борисыча собственной персоной. Видно, порция чудес еще не закончилась.

* * *

            Когда прапорщик покинул рыбаков, Мартина хватились не сразу.
            Настало время обеда. Сварили уху и гречневую кашу. Когда сели есть, Ваня обратил внимание, что Мартин не вышел к обеду. Это было странно – Мартину нравилась уха с хлебными крошками, и он пил её из ложечки, которую остужали для него на краю общего стола. Ложка с ухой лежала нетронутой, около неё никого не было.
            Мартина искали везде: под потолком землянки, под воротниками курток, в траве. Даже в коробочку из-под наживки заглянули, которую Мартин в лесу игнорировал, полагая, что должен наравне со всеми нести тяготы походной жизни.
            И тут Ваня предположил, что Мартин, который вечно попадал в разные истории, по какой-то причине и, возможно, не по своей воле мог уплыть с военными. Утвердиться в этой мысли Ване помогло его обычно молчавшее шестое чувство, которое кто-то явно стимулировал извне. Это самое чувство неудержимо потянуло его вниз по реке. Иван догадался, что его неожиданное прозрение исходит от Эсмеральды, которая, словно служба спасения, внушала ему на расстоянии выход из ситуации. Ваня уже не раз убеждался в её правоте и привык верить этой доброй колдунье, жене друга.
            Его уверенность передалась остальным, тем более, других вариантов поисков не осталось. Кроме того, прапорщик давно зазывал «Борисыча» посмотреть хозяйство, расположенное ниже по течению  между вторым и третьим стартами, а заодно, если повезёт, посмотреть вблизи пуск ракеты.
            Вечернюю поставку сетей отменили, лишние вещи спрятали в землянке, а упакованную подсоленную рыбу замаскировали подальше в кусты – больше по привычке, ведь бояться тут было некого. Одну рыбину взяли с собой, в подарок. Собрались и налегке поплыли вниз по реке. Солнце стояло ещё высоко. Перед стартовым комплексом Боря, увидел подготовку ракеты к пуску и заглушил мотор, чтобы не нервировать охрану. Сплавлялись по течению в полной тишине. Ваня во все глаза глядел на серебристую ракету, замершую в предстартовой готовности, и жалел, что это чудо не видит Мартин. Эх, если бы он знал, что Мартин сидит на берегу в траве, зачарованный этим же зрелищем, трясётся, как осиновый лист, и не ведает что мимо проплывает спасение.
            Доплыли до хозяйства благополучно. Прапорщик встретил радостно. Едва сгрузились, как из-за елей, словно по заказу, на хвосте ослепительного пламени поднялась красавица-ракета и устремилась в небеса, оглашая округу рёвом двигателей.
            Под впечатлением от увиденного заторопились к столу, который накрыл прапорщик «чем бог послал». Выпили, как положено: за удачный пуск, за рыбу в реке, за мир, а ещё за здоровье бродяги-Мартина. Его отсутствие омрачало праздник встречи, но все надеялись, что он найдётся. Ваня твердил, что Мартин всегда возвращался, появится и в этот раз. Про виртуальные манипуляции Эсмеральды он промолчал. И что Мартин таракан, тоже не прозвучало. В результате, прапорщик решил, что Мартин, которого все ищут, это загулявший рыбак, по которому соскучился его друг Ваня. Переубеждать не стали.
            Потом радушный хозяин и Боря вышли на крыльцо подымить, потому что курение внутри любых помещений космодрома, включая туалеты, категорически запрещалось, и это вошло в кровь.

 * * *

            Пока Мартин радостно семенил к бараку, люди оживлённо разговаривали. Мартин подумал, а вдруг они говорят о нём, и, конечно же, что-то хорошее! Но не стал рисковать прыгать в объятия чужому военному в тяжёлых сапогах и не совсем чужому Борису, который, хотя и старался, но никак не мог преодолеть в себе стереотип генетической нелюбви к тараканьей братии. Кроме того, от обоих подозрительно пахло спиртным.
            Мартин благоразумно забрался на поручень крылечка, а оттуда незаметно сиганул на Борин рукав, потом на спину и спрятался под отворот воротника его штормовки.

            Внутри барака были разгорожены жилые комнаты и кухонька. Туалет  был пристроен к холодной прихожей. В этой прихожей, напоминавшей сарай, чего только не было: ватники, костюмы химзащиты, топоры, сети, ружьё, бродни, капканы, мотопила «Дружба». К стене был прислонен лодочный мотор, и много ещё чего стояло и лежало вдоль стен и на полу.
            Комнаты были довольно большие с двухъярусными кроватями. Они выполняли функции казармы. В каждой комнате имелась печка. Две комнаты предназначались «для гостей». В остальных жили хозяева – солдаты из хозвзвода, обслуживающего прилегающий участок одноколейки, которая была сегментом разветвлённой железнодорожной сети космодрома. Мощные локомотивы таскали по железным колеям сами «изделия», топливо в специальных цистернах-контейнерах и многое другое. Кроме этого, солдаты-сапёры выполняли массу других незаметных и нужных дел по хозяйственному обеспечению близлежащих стартовых площадок. Заодно обслуживали лесные потребности различного начальства, начиная с рыбалки и заканчивая охотой на рябчиков.
            На заготовку сена, грибов и ягод этих мастеров на все руки не гоняли. Капитан – командир хозвзвода вечно был в разъездах. Он где-то что-то доставал, выбивал, решал и под разными поводами предпочитал ночевать не в лесу, а с женой в городке. В его отсутствие взводом фактически командовал прапорщик, в обязанности которого входило, кроме основной работы, обеспечивать кампании по заготовке даров леса, охоты, предоставляя транспорт, услуги проводника или егеря, перевалочный пункт. Тут прикомандированные бойцы либо охотники могли переночевать и даже помыться в немудреной баньке, срубленной неподалёку. Благо, леса хватало, особенно после чистки просек вдоль железных дорог.
            Капитан и прапорщик имели в бараке отдельные небольшие комнаты. В них прапорщик в отсутствие начальника и принимал гостей.
            Когда Боря, покурив, вернулся с хозяином в дом, Мартину открылась такая картина. На столе стояла немудрёная закуска, ковш ключевой воды, кружки, бутыль со спиртом. В укромном месте – в сарае, зрела в молочном бидоне брага, которая предназначалась для любителей её, а также на опохмел. На столе «фирменная» брага была представлена двумя трехлитровыми банками, а две уже пустые стояли на полу. На табуретке у стола сидел пьяный Ваня. Тимоша лежал на топчане и мирно похрапывал.
            – Вот, для таких дурней и брага. Пили бы спирт, как люди, были бы в норме… Как вот, мы с тобой… Борисы-ыч!! – Прапорщик полез к Боре обниматься. Он был пьян, но при этом твёрдо держался на ногах. Боря был намного старше, и размяк, но на ногах тоже держался хорошо. Выразив взаимное уважение и любовь, эти двое присели за стол. Молча выпили по чуток спирта, закусив солёным огурцом. В это момент Ваня остановил блуждающий взгляд, и поймал ручку своей кружки с остатками браги.
            – Мартин, друг, где ты-ы-ы?! – вскричал он, и кружкой стукнул по столу, так и не отпив из неё.
            – Вот, гляди, снова убивается… – сочувственно икнул прапор, обращаясь к Боре. – Я-то знаю, что такое терять друзей! Вот, был случай… – Прапорщик задумался, видно, забыл, о чём хотел рассказать, и, силясь окончательно не потерять нить разговора, спросил у Бориса. – А что, кстати, с его другом? Чего он его ищет-зовёт? Погиб? А может, жену у твоего братана увёл и скрылся?! – Глаза говорящего стали наливаться кровью. – Так мы его быстро… Разыщем. Мы его!… – с этими словами прапорщик уронил голову себе на грудь, и, не меняя позы на стуле, захрапел.
            Пока Боря «соображал ситуацию», Ваня снова, теперь уже плаксивым фальцетом пискнул: – Мартин, где ты?! – и заплакал.
            У Мартина злость на пьяного Ваню сменилась приливом нежности, и он был готов броситься к другу. Но пары алкоголя, густо витающие в спёртом воздухе, задурили таракану голову, и ему тоже захотелось стукнуть чем-нибудь по столу и с воплем: «Вот он, я!!!» броситься в объятия друга. А ещё таракан успел подумать: «Эх, нитроглицеринчику бы!» – Он ведь тоже был не чужд мужским слабостям, даром, что таракан. С этой мыслью Мартин свалился с Бори, но, на своё счастье на лету испытал «вброс адреналина» и пришёл в себя, уцепившись за Борины штаны, вместо того, чтобы упасть пьяным мужикам под сапоги.
            Мартин понял, что сегодня вообще ничего предпринимать нельзя: нашел друзей – и, слава Богу! А завтра видно будет. За окном стемнело. Мартин подобрал для себя укромный и безопасный уголок на свежем воздухе и лёг спать. Боря, качаясь на стуле, покивал головой и грустно укорил сам себя:
            – Ну вот… Собирались принять по капельке, и сплавать порыбачить… Вечно так выходит, когда вина много, чтоб его!.. – С тем он откинулся на свободную кровать и, не раздеваясь, заснул, последовав примеру Вани, который с обиженным выражением на лице спал в ногах храпящего Тимы.

            Утро выдалось тяжёлым. Мужики даже не успели подлечиться брагой, как на дворе зафырчал мотор УАЗика – пожаловала новая команда дембелей-заготовителей.
Борисыч с прапорщиком вспомнили, что от добра добра не ищут, и, не мудрствуя лукаво, наладились вести спасителей «голодного» начальства на старое место, то бишь, болото.
Выехали одновременно. У военных мотор мощный, но лодка большая и тяжело гружёная, а у рыбаков мотор скромный, но лодка лёгкая. Поэтому ехали против течения не быстро, никто никого не обгонял и не ждал. Боялись только на мель с похмелья наскочить. Мартин тоже думал про мель, и решил держаться за Ваню до конца, даже если тонуть. Плыть и совершать подвиги в одиночку таракан категорически не хотел – хватит! А Ваня ласково ощущал под воротником вновь обретённого друга, который рано утром прилез и мысленно лизнул Ваню в нос, и толстокожий Ваня испытал самое что ни на есть простое и понятное чувство, приняв как должное истину, что миром правит одно единственное – Любовь, а любой, как угодно малый узелок жизни – он размером со вселенную.
            Прапорщика вчерашний маршрут устраивал полностью. Болела голова. Тащить солдат далеко вовсе не хотелось. Он рассчитывал, отправив их к болоту, подлечиться с Борисычем у костерка, для чего захватил фляжку спирта и банку солёных огурцов, из которой почти весь рассол он уже выпил. Прихватил он «на любителя» и пятилитровую пластиковую канистру, наполненную не до конца выброженной брагой. Потому что выброженную до конца брагу знающие люди не пьют: сильный сивушный запах, маслянистость, горечь. Из выброженной хорошо гнать самогон, а пить надо молодую, трёх- пятидневку, в которой живые дрожжи ещё не до конца победили сахар.
            А ещё прапорщик мечтал, опохмелившись, поспать в лесной тишине.

            Доплыв до излучины, всей командой залезли на откос. Прапорщик торопливо сунул солдатам пачку чая и рафинад сверх пайка и, указав тропу, со словами: «Чай на болоте попьёте!» спровадил их по ягоды.
            Костёр на старых головешках запылал быстро, но опохмелились ещё быстрее – лишь только солдатики скрылись за ёлками. Лечение вышло впрок. Боря с отмякшим Тимошей спустились к реке наловить рыбы для обеда, а Ваня остался дослушать гостя о судьбах мира, а заодно начистил картошки.
Мартин отдыхал, получая удовольствие от спокойного созерцания окружающей жизни в ожидания свежей ушицы.
            Ушица оказалась особенно вкусной «на посошок». Прапорщик помог уложить в Борину лодку снасти, улов, рюкзаки и одежду. Получив в подарок большую рыбину, он тепло попрощался с рыбаками и вернулся к костерку дожидаться подшефных солдат. С ним остались полфляжечки спирта, еда и желание поспать. А вокруг стоял бесконечно красивый разноцветный северный лес – осенняя красотень!
            Литра три браги рыбаки забрали с собой. Им предстоял долгий подъём против течения дивной своевольной реки до родного посёлка у железного моста.

______________________________________________

* Этим «бессмертным» именем «Космос»называлось всё. В 1962 году в СССР был запущен первый искусственный спутник серии «Космос». Согласно сообщению ТАСС, он предназначался для исследования верхних слоев атмосферы. Спутники «Космос» запускались и во все последующие годы. Как стало известно, эта беспрецедентная по количеству серия спутников, объединяла космические аппараты различного типа и назначения. В том числе, испытания спутников-истребителей, отработка орбитальных головных частей глобальных ракет, отработка и калибровка наземных систем контроля космического пространства, связь и навигация в интересах Министерства обороны и других силовых ведомств, электронная разведка, испытания средств раннего предупреждения о ракетном нападении и многое, многое другое. Идея присваивать одно и то же название, «Космос», различным космическим аппаратам, о назначении которых нельзя было объявить открыто, явилась, для своего времени, просто выдающейся. Попутно отпала и еще одна проблема – официальным органам не стало нужды придумывать, как объявлять об аварийных космических аппаратах и объявлять ли о них вообще, как это имело место в 1960-1962 годах. Такие аппараты просто объявлялись очередными «Космосами». Так в эту серию попали не достигшие лунных и межпланетных трасс автоматические станции «Луна», «Венера», «Марс» и «Зонд», вышедшие из строя после запуска спутники различного назначения и даже орбитальная станция. «Космосами» назывались и беспилотные варианты пилотируемых космических кораблей и лунные модули в ходе их лётных испытаний на околоземных орбитах.
            (Источник: Прыгичев Т.В. "Космос" навсегда. К 40-летию запуска первого спутника серии "Космос". http://kik-sssr.narod.ru/Kosmos.htm , http://www.cosmosravelin.narod.ru )

20.06.2012 · Администратор · Комментариев нет · Просмотрено 2 708 раз  · Добавить комментарий
Метки: ,  · Рубрики: Проза, Творчество

Черное озеро (рассказ-эссе)

    В основе рассказа — воспоминания и впечатления нашего автора и корреспондента Игоря Лабутина (более чем 30-летней давности) о Нижних Маркомусах (Плешковской) Плесецкого района Архангельской области. История этого места очень интересна. Именно здесь проходил путь через Ладожское и Онежское озера на Северную Двину по которому  шли новгородцы, колонизировавшие в X-XIV вв. северные земли. Через Емецкий волок у деревни Нижние Маркомусы перетаскивали сухим путем суда на реку Емцу, по которой и спускались вниз по течению в Северную Двину. Также именно здесь находилась часовня XVIII в — памятник деревянной архитектуры русского Севера.

    К сожалению, Нижние Маркомусы не сохранились до наших дней. На память о них на месте, где располагалась часовня Георгия Победоносца, был сооружен крест (фотографии приведены в конце рассказа).

Игорь Лабутин (г. Москва).    

Черное озеро

    Охотник из меня никудышный. И рыбу я ловлю, и шашлык готовлю не столь искусно, как хотел бы, наблюдая за "колдовством" настоящих спецов. Но это не мешает мне говорить, что люблю, и действительно любить и то, и другое. И еще многое, где я преуспел на вторых ролях веселого партнера, помощника, а то и просто зрителя в компании с мастерами своего дела. Сознаю: хвастать особо тут нечем, и позиция моя не геройская. Тем не менее, не намерен отказывать себе в удовольствии посидеть за столом на чужом пиру. Особенно, если он на природе.

    Несколько лет кряду выбирался я погостить в деревне у родственников на берегу Онеги. Перед глазами вставала до боли знакомая картина российской глубинки, пережившей не лучшие времена. Деревянные строения, частью ветхие и брошенные, частью превращенные в "дачи" жителями близлежащего (по местным меркам) поселка, понуро торчали вдоль красавицы-реки, словно стеснялись своей серости и старости. В огне заката они слезливо поблескивали оконцами и, как живые, мучительно вглядывались с высоты крутого откоса и своих преклонных лет в сумрачный синий лес за рекой. Верно, грустили о далекой крестьянской молодости: слышали стук топоров, вспоминали запах свежей стружки, теплоту мозолистых рук… Обветренные, выбеленные дождями срубы, щербины в заборах, ямы с жирной непросыхающей грязью – все это не сказать, чтобы умиляло, но создавало живой контраст с изрядно надоевшими городскими пейзажами.

    Каждый в деревне имел лодку. И бывала здесь рыбалка, нередко переходящая в захватывающее "соревнование" с районным рыбнадзором. Финиш случался плачевным, учитывая астрономические суммы штрафа за каждый "хвост" незаконно выловленной ценной рыбы. Но деревня не сдавалась! Совесть не мучила: ловили на прокорм отцы и деды – в реке не убавлялось. А сейчас лови, не лови, – рыба все одно сходит на нет: задыхается от "химии", испражнений целлюлозных комбинатов… Любили здесь и поохотиться.

    Мой родственник – свояк Александр – жил в хатке с низким потолком и жаркой печкой, которую топили и летом, когда сушили грибы или готовили большой обед. Приезжал я сюда с неизменным удовольствием: за годы Саша стал мне настоящим другом. На пару всегда находилось, чем заняться: грибы и ягоды, рыбалка и охота. Длинные полночные разговоры за рюмочкой водки, а в отсутствие оной – нехитрого деревенского заменителя. А то и просто черпали кружкой вкусную, кружащую голову молодую брагу из посудины, затворяемой по случаю приезда гостей мужского пола. Флягу мы ласково (и для конспирации) звали "Маша".

    Купались в реке, когда погода позволяла. Саша хорошо плавал. Не отставал и я: мог без особого труда переплыть в обе стороны широкую и быструю Онегу, хотя бы этим вызывая уважение местных к "городскому".

    В общении с природой дни пролетали быстро, активный отдых заряжал энергией. Походы пешком, на лодке или машине – у Саши было много друзей – дарили массу впечатлений. Иногда попадали и в переплеты. Был случай, когда нас выручил только мощный мотор, успев выбросить лодку на берег, прежде чем она заполнилась водой из пробоины после удара о топляк.

    Надо сказать, Саша тоже не был заядлым охотником или рыболовом. Но все равно, как здешний житель, давал мне сто очков вперед. Имел лодку с приличным мотором, сети (запрещенные, как и у всех), ружье.

    Старенькая незарегистрированная двустволка – ее Саша "прятал" за диваном – работала исправно. Охотились мы на мелкую дичь без напряга и для удовольствия. Одного ружья вполне хватало на двоих, и отсутствие богатых трофеев огорчало не очень. Еды в лесу хватало. А близ реки в качестве мясного блюда "выручали"… раки. Они появились в Онеге в огромных количествах так же неожиданно, как потом исчезли. Объясняли просто: рак ищет чистую воду. Сплав леса по реке прекратили, вода поначалу очистилась. Но остались топляки и прочий медленно гниющий мусор. К тому же общее загрязнение природы не обошло стороной исконно чистые холодные северные реки. Вода вновь помутнела – раки пропали.
Но тогда раки были! Причем легкой добычей. Пятились на мелководье, словно интересуясь солнышком и голодными дядьками в лодке. Вот тут-то их – вилочкой! Или растопыренными пальцами – быстрым движением в обхват колючего панциря – "подмышку" в общем-то безобидных клешней… "Птичку жалко" – рака тоже. Птичка к солнышку летела – крылышко опалила, рак тоже вроде как на солнышко погреб… Дошлые ассоциации не мешали нам с хрустом грызть и высасывать сочную сладкую мякоть, выловленную уже из котелка.

    В тот день спустились мы с Сашей на моторке к излюбленному месту у реки – Нижним Маркомусам. Само это название, как и другие имена северных поселков, рек, станций (Вожега, Пинега, Шожма, Лельма…), звучало для меня почти музыкой и пленяло неожиданным изяществом непривычных сочетаний звуков. А может быть именно здесь она, настоящая родина, истоки? И, как птиц, которые всегда возвращаются, зовет наследственная память нас, жителей юга прочь из мест, где круто перемешались крови, и уже не поймешь, кто ты…

    На высоком берегу стояли бревенчатые остовы домов брошенной деревни, в прошлом застроенной добротными пятистенками. Деды умели выбирать места. С откоса открывался превосходный вид на изгиб могучей реки и противоположный берег – склон горы, густо заросший высокими елями. Когда уровень воды не бывал высок, полоса просохшего дна, сплошь усыпанная крупными голышами, чудилась второй рекой – каменной. Рассказывали, что "водятся" здесь и не простые камни – как-то даже работала партия, отобранные глыбы вывозили вертолетом.

    В Онегу впадал чистый полноводный ручей, на котором кормились стаи уток. К уткам ходили "в гости" по открытой пожне пригнувшись, а последние метры и вовсе ползком. Однако умные водоплавающие успевали скрыться в многочисленных кустиках между протоками или проплыть между ними так, что мы фиксировали их плавный взлет уже слишком поздно для стрельбы. Охота здесь редко приносила удачу, и Саша уважительно окрестил местных уток "профессорами". Мы на них не обижались: кушали раков из реки, рябчиков из ближней рощи, ягоды. Спиртное в лес, как правило, не брали. А если и брали сколько-то – оно выпивалось на свежем воздухе быстро: в один присест.

    На берегу ручья стояла сложенная кем-то для общей пользы банька с каменной топкой и котлом. Баньку можно было прилично вытопить по-черному: камни раскалялись и долго держали жар. Был там и настил для ночевки. Не один год банька радовала лесных людей, но потом ее сруб кто-то вывез; валялся только пробитый котел – памятник людской жадности…

    Красота окружающей природы, обилие дров и удобная ночевка, не говоря уже о царском наслаждении попариться на берегу ледяного ручья, делали это место идеальным базовым лагерем для дальних маршбросков.

    Были в Маркомусах и еще две достопримечательности: останки водяной мельницы и лесной бродяга дед Илья.

    Деревянная мельничка издревле стояла запрудой перед местом, где течение ручья, перевалив кромку откоса и разбившись на сотни маленьких водопадов, истекало меж замшелых камней в реку. Конструкция строения представляла для меня чисто познавательный интерес. А покрытые коркой высохшей тины лопасти мельничного колеса, навечно застывшие в воздухе, равно как и черные "лопаты" в воде, обросшие шлейфами донной зелени, вызывали всякие мысли о бренности сущего.

    Дед Илья – реальная личность, более того – местная достопримечательность!

    Это был лесной человек – бродяга, но не в том отвращающем смысле, который вкладывают в это слово горожане. В холодное время он, как говорили, жил в интернате для престарелых в большом поселке ниже по течению, где сильная, но до поры спокойная река, мощно взбрыкивала красивыми и одновременно опасными порогами. Остальное время Илья бродил по лесам маршрутами, в которых была следующая закономерность: они совпадали с путями-дорожками охотников, грибников и просто туристов. А ночевал в охотничьих заимках, местоположение которых прекрасно знал. Долгие остановки делал Илья и в "наших" благословенных Маркомусах. Конечно, кроме нас здесь бывали многие. Местные приезжали даже на сенокос, когда позволяло состояние лесных дорог. Вот, общением с пришлыми Илья и перебивался, получая от этого нужное ему.

    Нельзя сказать, чтобы Илья был бездельник. Собирал ягоды, грибы, которые использовал для натурального обмена, подряжался проводником на лесных дорогах. В Маркомусах ночевал в срубе-пятистенке, имеющем подобие крыши. Натаскивал сенца, оконные проемы закрывал кусками пленки, которые подбирал в мусоре на берегу. Телогрейка и сено – этого ему хватало переспать и не замерзнуть в относительно теплое время северного года. Жечь огонь в пересушенных деревянных развалинах было равносильно самосожжению, которое, кстати, и практиковалось старообрядцами в известные времена в похожих местах, как способ уйти в лучший мир, не осквернив веру. В "нашей" же отапливаемой баньке, дед никогда не ночевал. Наверное, не хотел отпугивать туристов – "хлеб насущный" в самом прямом смысле. Кроме хлеба выменивал он, а то и просто принимал в качестве даров чай, сахар и другие немудреные продукты.
Был Илья очень даже не глуп. Никогда не подходил сразу. Сначала присмотрится, что за люди, потом выйдет из тьмы к вашему костру, ступая неслышно, но покашливая, чтобы не испугать и не получить со страху пулю. Вежливо поздоровается, перебросится парой слов на лесные темы, интересные приезжим. Примет, конечно, приглашение "к столу" – чинно, без жадности… Взгляд его серых глаз был ясен и в меру честен. Честность в поступках (или ее подобие) при таком образе жизни и физической беззащитности – одна из гарантий выживаемости в лесу. А вот молодость, сквозившая во взгляде, была следствием не только здорового образа жизни. Как потом узнали, этот темный кряжистый бородатый "дед" был по возрасту не намного старше нас – не было ему и сорока. Как уж он в "приют" приспосабливался, как коротал лютые зимние месяцы – загадка. Да и не особенно хотелось ломать голову над сезонными проблемами этого чёртушки. У нас появилась своя: увидеть Черное озеро!

    Александр и раньше слышал об озере, но бывать не приходилось, и дорогу толком не ведал. Раззадорил нас никто иной, как дед Илья. Решивший все разговор состоялся после взаимоприятного обмена котелка брусники на тело единственной на тот день глупой утки из компании "профессоров". Дед, забрав утку, в ответ на наши расспросы дал понять, что знает, о чем речь и не прочь проводить нас на Черное озеро лично, естественно под наши "командировочные" (харчи). Расстояние определил как "совсем не далеко – километров восемь-девять". Договорились, обрадовавшись, что близко.

    Утром – в путь. Мне была доверена двустволка – одна на всех. Дед оружия не имел – откуда? Но, думаю, если бы и представилась возможность (а в лесу всякое бывает), – он не взял бы в руки того, что при всей своей видимой мощи расслабляет инстинкты, отрывает от сути, делает зависимым от себя. И при этом может подвести в решающий момент. Спокойнее без ружья еще вот почему. Самый страшный зверь в лесу – лихой человек, а вокруг не мало лагерей. Если такой настроен на чужую смерть в обмен на кусок хлеба, ружье, снаряжение, – он, скорее всего, окажется хитрее и сильнее тебя… А так: что с деда, "косившего" вольно или не вольно под дряхлость, взять? Кстати, "дед" этот, при всем уважении к его "честному" образу жизни, порой вызывал у меня постыдные ассоциации то с беглым полицаем, то с японским солдатом их фильма, стерегущим что-то в лесу много лет в нежелании знать, что война, к примеру, кончилась. Пусть простит меня Илья, если когда-либо прочтет эти строки, чему я бы не удивился.

    Однако все эти "нематериальные материи" не помешали нам с Сашей доверить свои тела деду Илье – лешему с молодыми глазами.

    Шли по лесным дорогам, тропам, оглядывая обочины: попадались хорошие грибы. С собой взяли самое необходимое: небольшой, но "правильный" топор, котелок, фонарик, свечу (для избушки), хлеб, соль, чай, сахар, немного сливочного масла и консервов, лучок с перцем и лаврушкой, несколько картофелин – заправка для ожидаемой ухи, рыболовные снасти для удочки. Я нес к тому же ружье и патронташ с десятком патронов, снаряженных некрупной дробью. Шли поначалу легко, потом притомились и поинтересовались у деда далеко ли еще топать. Был ответ: "Я же сказал: километров восемь!" Еще через сколько-то километров – тот же ответ! Было смешно, но не очень. А совсем не по себе, по крайней мере мне, сделалось, когда у дороги стали попадаться кучки коричневых шариков рядом с жеванными, наполовину переваренными остатками красных ягод. Мне объяснили, что это следы медвежьих трапез… Одновременно дали понять, что ружье с дробью, за которое я так уверенно держался, в таких случаях бывает бесполезно – только разъярит зверя… Однако безо всяких приключений во второй половине дня мы добрались до места. Сколько раз за это время прошли по "километров восемь" – уж и не знаю.

    Вышли к охотничьей избушке на берегу большого болота. И снова кучки медвежьего кала… Дед объяснил, что отсюда до озера еще километра три тропками по краю болота. Передохнув, разместили рюкзаки в избушке и налегке двинулись дальше. Низкое солнышко, меж тем, указывало, что близится вечер. Но мы желали увидеть озеро уже сегодня. Пройдя частью по "сухому" болоту, частью по кустам и редколесью, вышли к Черному озеру: Илья добросовестно выполнил обещание.

     Дело шло к закату, но мы уже не хотели уходить, не проверив, есть ли рыба. Рыба не клевала. Мы упорно забрасывали снаряженные на скорую руку удочки, а дед Илья тем временем "шерстил" окрестные кусты в поисках то ли грибов, то ли трав, то ли еще чего-то, известного только ему. Вытащили мы таки пару-тройку окуньков, – солнце к тому времени почти село. Спохватились, кликнули Илью. Молчание. Тут вспомнили, что накануне дед в свойственной ему манере пару раз бесстрастно пробурчал из кустов, что пора бы идти. Мы не обратили на это должного внимания, ответив что-то вроде: "…сейчас – сейчас". Илья тихонько ушел один. В его понятии в этом не было ничего зазорного. Он не считал, что бросает нас в темном незнакомом лесу, тем более "предупредив". Мужики, мол, заняты делом – ловят рыбу. Не новички в лесу: он и раньше встречался с Сашей и, думаю, помнил его. Начало сентября, хорошая погода… В чем дело собственно?

    Что ж, погода действительно радовала. Спички, ножи были при нас. Но не улыбалось застрять здесь, среди свежего медвежьего говна на ночь, не имея топора, котелка, телогреек… Пока не стало совсем темно, рванули по едва видной тропке (однако, не бросив добытых окуньков!) По дороге пытались несколько раз включать фонарик – искали тропу, но хилый лучик только мешал…

     Вышли к костру уже в полной темноте исключительно благодаря Сашиному опыту и способностям ориентироваться на местности. Дед Илья, как ни в чем не бывало, сидел подле избушки у разведенного костерка и, вскипятив чаю на болотной воде, вовсю уплетал честно заработанные "командировочные" харчи из наших рюкзаков.

    Оправдывая мысленно Илью, все же испытываю двоякое чувство… Слишком умен был дед, чтобы до конца поверить в примитивность его мыслей и поступков. И Саше, похоже, было не по себе, судя по тому, как он потом, укладываясь в избе спать, разрядил ружье, положил патроны и топор себе под голову. Предварительно подперев дверь изнутри избы – это уж от медведей.

    Костер в ночи… Позади живой лес. Впереди насколько хватает глаз в серебристом неверном свете: кочки, жухлая трава, редкие проблески чистой воды там, где топь. Одиноко и жутко торчат к небу черные, лишенные коры мумии елок, удушенных болотом. Какая-то ватная тишина, нет даже лягушек. Лишь изредка булькнет, освобождаясь, болотный газ… И вдруг из глубин болота тихо, но явственно доносится глухое человеческое бормотанье, потом музыка… Мороз по коже… Для полноты картины не хватает пляшущих огоньков, но их я не наблюдал. Звуковой мираж? Саша утверждал, что мы слышим репродуктор из далекого поселка, что на берегу реки. Такое бывает над большим болотом при подходящих погодных условиях…

    Рано утром Илья, позавтракав с нами и захватив в качестве приза банку консервов, распрощался и с миром отбыл отсель. А мы с Сашей собрали весь скарб, чтобы не возвращаться к этому жутковатому "медвежьему" болоту, и ушли знакомым маршрутом к озеру. Теперь мы имели возможность рассмотреть его, как следует.

    "Черное озеро" – звено в цепочке водоемов, растянувшейся на много километров, не слишком большое и заболоченное, с довольно чистой водой. Вода действительно казалась черной из-за полумрака: озеро плотно окружали, застив утреннее солнце, деревья и высокий кустарник. Подходить вплотную к воде было жутковато: трава вместе с почвой под ногами вдруг начинала проседать и колыхаться, однако выдерживала вес тела и не проваливалась. У берега мы нашли чудную лодку, явно сделанную кем-то подручными средствами. Это был прямоугольный ящик из обрезков досок по бокам и дном из толстой жести. Однако, при условии очень осторожного обращения, "лодка" выдерживала двух человек и могла плавать… Надо сказать, что оказаться в воде незнакомого лесного водоема, особенно близ болота, опасно. Опасна не сколько вода, сколько дно. На него нельзя вставать, опираться. Как-то раз, катаясь на плотике по мелкому лесному озерцу, я сделал эксперимент: воткнул шест, которым греб, в видимое "дно". Двухметровый шест почти без сопротивления ушел в ил полностью, так и не встретив твердой преграды.

    Рыбалка снова не принесла удачи, и мы решили охотиться. На озере плавало несколько уток, которые всякий раз при нашем приближении спокойно перелетали на другой край водоема. И мы пошли на хитрость. Забрав ружье, я вылез из лодки и пошел хорониться у воды. Саша поплыл к уткам. Используя их тактику перелетов, он надеялся посадить утиную эскадрилью близко от меня.

    Пока Саша проделывал свои медленные манипуляции, учитывая черепашью скорость плавсредства и опасность спугнуть уток насовсем, я подыскивал место и устраивался поудобнее. Залег в кустах, ружье положил рядом и стал ждать. Наконец утки приводнились на моей стороне, но сбоку. Саша стал осторожно приближаться, понуждая их плыть к моему кусту. Утки были близко, и я уже не мог выглядывать поверх укрытия без риска спугнуть добычу. А меж зелени мне было видно только небольшое зеркало воды перед носом. Ну и стал я моститься ближе к воде, и случилось то, что до сих пор стоит перед моими глазами и заставляет ежиться.

    Я полз, а ружье волочил за собой. Тут что-то заставило меня замереть на полпути, обернуться, взглянуть на ружье… Небольшой, но достаточно крепкий обломок тростинки, росшей из земли, был на пути и уже рядом с чувствительным спусковым крючком… Как "Отче наш" я знал, что нельзя взводить курок раньше времени, нельзя направлять дуло на человека. Но… курок был взведен. Когда и как я это сделал – не помню. Тащил я ружье за ремень, взявшись около ствола, и дуло смотрело мне снизу под ребра… Утку я все-таки добыл, выстрелив трясущимися после пережитого руками. Потом долго отгонял видение: что случилось бы, если… Очевидно в подсознании зафиксировалось, что я сделал что-то неправильное и опасное (взвел курок). А может быть, меня остановило что-то иное: судьбой не было предписано это время и такой способ. Подумал я и о Саше. Возможно, я бы не умер сразу, но начиненный дробью живот… А вокруг на много километров – ни души, ни транспорта. Каково бы ему было…

    Однако и на этом мои "охотничьи" злоключения не кончились! Пройдя по берегу, я увидел еще одну утку в воде. Уже не таясь, выстрелил наудачу. И… услышал ругань! Примерно на одной линии с уткой, хоть и довольно далеко, была Сашина лодка. Часть дроби, "отразившись" от зеркала воды, на излете просвистела мимо Сашиных ушей. Хорошо, что он, почуяв неладное в моих телодвижениях на берегу, успел прилечь на дно лодки… А утка спокойно улетела.

    Спасибо судьбе, которая уберегла от результатов моей глупости меня самого и Сашу. И пусть покачают головой и усмехнутся охотники, которые, возможно, прочтут этот рассказ, – мне же тогда было совсем не до смеха!

    Возвратились мы благополучно. Вскоре я уехал.

    Саша встречал деда Илью в Нижних Маркомусах еще раза два. Затем перестал туда выезжать: банька пропала, остатки домиков тоже исчезли – видимо были постепенно сожжены людьми. Да и годы, заботы. Лодочный мотор пришел в негодность. Саша взялся перестраивать свое жилище, но не успел… Надеюсь, начатое им доведут до конца его сыновья.

Памятный крест на месте часовни в Нижних Маркомусах (автор фотографий — Сергей Лабутин, г. Москва)

02.05.2012 · Администратор · 2 комментария · Просмотрено 5 900 раз  · Добавить комментарий
Метки: , , , ,  · Рубрики: История России, Исчезнувшие города и села, Проза, Творчество, Экология культуры


,